О вечном и преходящем

Четвертая фаза божества - это божественная душа, это идеи, которым дан выбор: остаться в единстве с божеством - в божественной плероме, или покинуть божество, как птенцы вылетают из гнезда. София избирает второе. Она материализируется и трансформируется в космосе. Таким образом, у Платона и у Соловьева само мироздание является трагедией: София, как божественная идея попадает в плен материи, которая становится ее темницей. Для платоников ошибка совершенного, и падение идеального, - необъяснимы, хотя существуют различные интерпретации Апулея³⁵⁷, Валентина³⁵⁸, Василида³⁵⁹ и дру­гих. Характерно, что святой Григорий Богослов³⁶⁰ говорит, что древо жизни в раю было образом созерцания Божества, и грех Адама - это отсутствие послушания и терпения, это нетерпеливое желание подойти неподготовленной души к непосредственному созерцанию божественного света, впрочем, Григорий Богослов говорит осторожно, в такой услов­ной форме, как «можно предположить». Если мы правильно понимаем мысль Григория Богослова, то грехопадение Адама - это подмена пре­ображения экстатикой.

У платоников существовала версия, впоследствии разделяемая Оригеном, о предмирном падении душ, которые в наказание посылаются на время в материальные тела. Иные относили понятие «падение Софии» к гордости, иные считали это просто ошибкой, иные - необходимым этапом божественного бытия. Соловьев дал новую интерпретацию этой проблемы. По его мысли, Софией руководствовало желание индивидуали­зировать свое бытие, другими словами, идея захотела стать индивидуальностью и сознательно выбрала бытие вне божества. В сущности говоря, здесь повторение старой концепции о эгоцентризме, который привел Софию к обособленности; и те же мотивы: интерес к неведомому и, как последствие, - трагизм богооставленности. Александра Блока можно назвать учеником Соловьева, его поэти­ческим интерпретатором, хотя Блок жаловался, что сочинение Соловьева «Оправдание добра», которое автор считал главным трудом своей жизни, представляет собой «скучнейшую книгу». Но космология Соловьева как образ Софии, покинувшей божество, пронизывает все творчество Блока.

Как Соловьев явился не только продолжателем, но интерпретатором Платона, так поэзия Блока представляет собой гибрид софиологии и розенкрейцерства: софиологии, как философии, и розенкрейцерства, как морали. Наиболее колоритны в этом отношении пьесы Блока, которые представляют собой розенкрейцерские мистерии. Мрачным апофеозом в поэзии Блока, как бы завершающим аккордом, в котором рвутся струны скрипки, является поэма «Двенадцать» ³⁶¹. В ней отражена люциферианская стихия революции, которая оказалась родной стихией для самого Блока. Еще задолго до этой поэмы поэт Георгий Иванов³⁶² написал: «... из откры­тых окон, черная музыка Блока падает в белый снег» ³⁶³.

София для платоников неоднозначна - это план мироздания, идеаль­ный образец космоса, архитип, а в некоторых случаях, световой двойник человеческой души. Для Блока София - это прежде всего человечес­кая душа, ее ведет, - как Вергилий Данте по кругам ада за руку, ее спутник - Люцифер. Первое - это появление Софии на земле в виде «Прекрасной дамы», - так называется первый сборник стихов Блока. Поэт встречается с ней в каком-то безлюдном, как будто в погребенном царстве смерти храме; там тишина и полумрак, там одиночество и ожи­дание, но самое главное, в этом храме нет Бога; там все напоминает не о Боге, а о Софии, там все, по словам Блока, «только образ и сон о ней». И вот, этот храм оказывается языческим капищем, воздвигнутым в честь вечной женственности, матери мира, многоликой богине, небесной Венере Платона, у которой множество имен: Астарта, Артемида, Дурги, Кали и Геката. Прекрасная дама является в образе умирающей королевы, во дворце которой в безмолвной скорби стоят вассалы и автор в голубой, т.е. небесной одежде, оплакивает смерть королевы. Во дворце не только умирает повелительница, но все вокруг бледнеет и гаснет, даже решетка окна окрашена черным цветом. Здесь метафизическая смерть бессмертной Софии.

В лирических пьесах София это яркая звезда, которая, сорвавшись с неба, падает на землю. Поэт описывает городскую площадь, где стоят балаганчики, театр с опустевшей сценой, как будто он хочет сказать, что земной мир это балаган или театр с меняющимися масками. Человек - это паяц, играющий на подмостках, это Арлекин или Пьеро с лицом, раскрашенным краской. Мир предстает перед ним в виде какой-то феерии или фантасмагории. В пьесе «Балаганчик»³⁶⁴ он представляет поэтов своей эпохи наиболее близких ему, как Верлен³⁶⁵, в виде завсегдатаев кабачка. Они, напившиеся допьяна, сидят за столом среди объедков и блевотины, обмениваясь пошлостями. Здесь Блок показывает искусство даже в самых утонченных формах французского символиз­ма, вернее изнанку этого искусства, как мусорную кучу. Он показывает его иллюзорную красоту, как пошлую брань и шутки пьяных.