О верности крыс

Тисса вздрогнула, едва не расплескав красную густую жидкость из кружки. Поставила кружку на стол. Обхватила себя одной рукой за запястье другой. Так же нельзя думать. Ни о ком. Ты же лекарка!

Если бы Кхад умерла тогда, всё было бы иначе, точно. Может, хуже. А может, и лучше. Вернаца точно не было бы. То есть, резни не было бы. А Вернац бы как раз был. В Веройге взаперти жить не надо было бы. Можно было бы уйти куда-то, где жить хочется. Жить, как хочется. Или не жить. Тиарсе Маэтишеной! Помилуй и охрани…

— Тисса, ты пьёшь или нет? — толкнула её Лайя. — Не пропускай тосты! Тем более, такие патриотические!

Лайя смеялась. Тисса натянуто улыбнулась тоже и послушно выпила за что-то патриотическое. Вино действительно помогало: оно мешало думать. Лайя подключилась к разговору Онея и Шона, а Тисса, счастливая, что её оставили в покое, откинулась на спинку стула и слушала Умника. Он играл что-то незнакомое. Он вообще чаще играл незнакомое Тиссе. Своё, как говорила Лайя. Сейчас это было похоже на лаолийские мелодии — если бы мелодию под свирель переложить для струн. Или на зангские песни? Те, которые обычно поют одним голосом, без музыки, и без слов. Что-то неспешное, переливчатое и щемящее. Над чуть волнующимся морем ровных нот вдруг вспенивался надрывный всхлип… или крик чайки?

— Пьяный я совсем, — со смешком сказал Умник, обрывая мелодию и повторяя последнюю музыкальную фразу. Тисса разницы не услышала.

Слева от Умника Оней с Шоном говорили о чём-то, Оней порывался чертить ножом на столе, а Шонек его перебивал, но сути спора слышно не было. С другой стороны стола, напротив Умника, вполголоса обсуждали что-то Дзой и ол Ройоме. Лайя подперла щёку рукой и задумчиво и грустно смотрела куда-то мимо Умника, в стену с виноградом. Близился вечер, небо над двориком наливалось почему-то зеленью, а не рыжиной, и альдзел всё отчётливей плакал о чём-то, рассыпаясь в вечернем воздухе отрывисто и зло, не жалобой, а возмущением о чём-то, требованием чего-то, и почему-то ясно было, что требование это неосуществимо. Тисса отвернулась из дворика и смотрела, как течёт вода канала внизу, за перилами, неся городской сор и осенние яркие листья. Когда музыка вдруг оборвалась и взметнулся какой-то шум, Тисса в задумчивости не сразу обратила на это внимание. Обернулась она, только когда Лайя охнула и вскочила, словно собираясь кинуться куда-то.

— Убью! — рычал Умник, размахивая руками и словно пританцовывая. Ног его не было видно за столом. Тисса встала тоже, и увидела Онея. Видимо, падая, он хотел схватиться за стол и сшиб с него кувшин и что-то ещё из посуды. Умник с перекосившимся лицом пинал его куда-то под рёбра.

С двух сторон почти одновременно к Умнику подскочили Дзой и Шонек, Дзой кинулся оттаскивать Умника, а Шон — Онея. Парой мгновений позже к Дзою присоединился Шек, перемахнувший через стол.

— Прекрати сейчас же! — орал Дзой.

— Спятил?! — орал Шек.

— Оней ни при чём! — орал Шон.

— Убью… — пьяно выл Умник и рвался обратно, от стены, к которой его прижимали Дзой с Эшекоци. — Ол Барр-рейя! Поганая порода!… Всех… убью…

Тисса в три быстрых шага выбралась из-за стола к Онею, скорчившемуся на полу. На миг ей показалось, что под рукой у него лужа крови, но это было густое кадарское вино из разбитого кувшина. Шон, сидя рядом на корточках, что-то тихо и быстро говорил, положив руку на плечо Онею.

— Ну-ка, — сказала Тисса. — Давай, я помогу…

Дхонейдо о-Баррейя встал, стряхнув руку Шонека и отворачиваясь от Тиссы.

— Не надо. Ничего мне не надо. Шон, потом поговорим.

Умник рванулся опять и с новой силой стал орать своё "убью", поминая по ходу воплей Синего с Треплом.

Оней не обернулся.

— Какие все сволочи… — тускло сказал он.

Выпрямился, держась за живот, и стал пробираться к выходу, рваными движениями распихивая стулья. Один из стульев не удержал равновесия и с неожиданным грохотом обрушился на камни мощёного дворика. Оней на ходу неловко дёрнул плечами на этот грохот и вышел. Дверь закрывалась медленно и скрипуче, и кроме этого звука и шёпота канальной воды не было ничего. Все молчали, даже Умник. Потом позади стукнуло, и Тисса отвернулась на стук. Умник снова вяло дёрнул рукой, отчего застёжка на рукаве снова глухо стукнула о стену. Держали его крепко. На стене, заплетённой лозой, там и тут темнели грозди чёрного винограда, несколько гроздей смяла спина Умника, и во дворике сладко пахло давлеными ягодами.

— Пустите вы меня, — устало сказал альдзелд. Дзой и Шек переглянулись, но просьбу выполнять не спешили.

— Да не буду я уже ничего, — скривился он. — Всё, концерт на сегодня кончен. Я альдзел возьму и пойду домой…

Дзой скептически поглядел на него. Умник смотрел вниз и часто сглатывал, отчего кадык то и дело ходил вверх-вниз.

— Плохо мне, — сказал Умник. Дзой помедлил немного и отпустил его плечо. Шек тоже. Умник покачнулся, сморщился и потер лицо пятернёй.

Лайя подошла к Тиссе и Шонеку и присела рядом.

— Шон, а чего это он? Ты же рядом сидел, видел?

— Глаза б мои на него не смотрели, — пробурчал Шонек, вставая и пиная осколок кувшина.