О верности крыс

— Да с чего всё началось вообще?.. — тихо спросила Лайя.

"С того, что Трепло застрелили", — подумала Тисса. Шонек раздражённо пожал плечами.

— А Ррагэ его знает. Синего, что ли, кто-то упомянул…

Умник подошёл к столу взять альдзел, но отправился потом не домой, как обещал, а под стену. Сел, положил рядом альздел и уткнулся в колено лбом. Дзой что-то неохотно говорил Шеку в другом углу двора. Шонек ушёл к столу, сел и теперь со злобным лицом переставлял с места на место кружки.

— Хофо Мудрый, что же будет… — сказала Лайя, держась за голову.

— А что будет? — удивилась Тисса. Лайя подняла голову, и лекарка обнаружила, что та чуть не плачет.

— Тисс… Это же замолчать не получится. Даже если Оней вдруг почему-то ничего не скажет отцу — толку? Здешние все видели, слухи пойдут, и тэрко точно узнает. Слишком много людей видело, и Шек…

"И Дзой", — подумала Тисса.

— А ол Баррейя ей сейчас так нужен… не то что Умник. Думаешь, она так это спустит?..

Дзой и Эшекоци договорились, видимо, до чего-то. Подошли. Шек тряхнул головой, оглядел оставшихся.

— Я поговорю с хозяевами и заплачу за посуду, — сказал Дзой. — Потом мы с Шеком отведём артиста в Веройге, проспится там.

Лайя беспомощно глянула на Тиссу, та легонько пожала плечами.

Шек тряхнул головой:

— Ну… Уходим?

Умник

2276, 2 день 4 луны Ппд

Эрлони

Абсолютная уверенность в собственной правоте пришла в полусне, а следом — спокойствие и почти счастье. Чувство было таким простым и очевидным, и Умник удивился, как это не пришёл к нему раньше. Потом вспомнилась Лайя, и от воспоминания стало щемяще-горько и нестерпимо жалко её. "Прости, родная", — подумал Умник. Потом подумал вслух — у фразы неожиданно обнаружился ритм, за ним потянулась мелодия. "Прости родная, мы не вернемся…" Цельная строчка разбудила Умника окончательно. За ней следом, толкаясь, наплывая одна на другую, слипшимся комом летели ещё обрывки:

…мы умираем…

…не плачь, родная…

…все умирают, чего уж там…

…прости, родная. Мы проиграли…

…нас больше нет…

Глаза Умника были открыты, но казённого потолка, выбеленного по-кадарски и гладкого, они не видели. Они смотрели в туман, из которого возникали слова, чтобы исчезнуть в нём же.

…мы не вернёмся, прости, родная…

…прости, родная…

…не плачь…

…совсем не страшно: все умирают…

Не плачь, родная, совсем не страшно,

все умирают — пора и нам.

Умник сел, взял альдзел, приласкал струны — и они мягко вздохнули, увещевая:

Прости, родная. Мы не вернёмся.

Не стоит плакать, чего уж там.

Уже не страшно. Мы проиграли.

Все умирают — пора и нам.

Умник не знал, как складывают свои песни барды. Он не был бардом, он просто любил звук и слово, и любил, когда они сплетались вместе, в песню. По правилам высокой поэзии у него тексты никогда не получались, но и на народные песни результат походил только ритмичностью и созвучиями. Так, ни рыба ни птица, ерунда для друзей, сочинить да забыть. Впрочем, у него никогда не было чувства, что он придумывает что-то новое. Скорей, ему казалось, что эта песня уже где-то есть или была когда-то, и нужно её найти, вспомнить… А когда вспомнишь правильно — это сразу видно, и спутать никак нельзя.

Прости, родная. Всё это было

игрой: веселье и злой азарт…

И всё ушло. Только злость осталась,

злость и усталость в твоих глазах.

Прости, родная. Нас было трое

и ты — четвёртой. Но мы ушли,

а ты останешься: я успею

свой смертный мост за собой спалить.

Кренился город в пустую тьму,

давя по капле вечерний свет.

Мы проиграли свою войну.

Нас больше нет.

Он помолчал, глядя в стену, пока внутри альдзела тихо замирал последний отзвук. Потом Умник краем глаза заметил тёмное пятно у двери. Ол Нюрио стоял, при полном параде, ни дать ни взять герцог. Лорд. Умник усмехнулся.

— Победить — это отомстить? — неодобрительно спросил Лорд.

— Победить — это жить по-человечески, — сказал Умник. Пошевелил пальцами на грифе, прижал струны, взял аккорд, помолчал, слушая звук и отзвук. Сыграл отрывок из чего-то предельно легкомысленного. Бодрый мотив прозвучал на редкость неуместно, почти издевательски.

— Сдаёте меня ол Баррейе, как я понимаю? — спросил Умник, не поднимая головы.

Ол Нюрио с неудовольствием дёрнул щекой.

— Зря ты это.

— Что именно? — спросил Умник. Ол Нюрио не ответил.

— А то, может, отпустишь меня? — задумчиво продолжал альдзелд. — Давай, ты случайно отвернёшься, а я случайно сбегу. И Кхад про меня случайно забудет. Всё равно же со счетов списали. А?

— У меня приказ, — сказал ол Нюрио. Умник внимательно смотрел на него несколько мгновений, потом кивнул:

— Да. Конечно.

Тронул струны. Едко спросил, останавливая аккорд:

— Своя воля у тебя вообще есть? Или только её?

Ол Нюрио замер, сверля его взглядом. Умник думал, ударит. И видно было, что ол Нюрио какое-то время тоже так думал. Потом скомандовал:

— Вставай и пошли.

— Забавно. А ведь в чём-то прав о-Баррейя, — сказал Умник, прижимая струны ладонью. Лорд не спросил, в чём, но Умник всё равно ответил, вставая: — В том, что сволочи вы все.

Он отложил альдзел и бережно огладил на прощанье лаковое дерево.

— Ну и я не святой Ола. Идём, что ли?

Нохо, герцог ол Баррейя

2277, 13 день 1 луны Ппд