О вещах действительно важных. Моральные вызовы двадцать первого века

Месяц назад на пресс-конференции президент России Владимир Путин попытался это объяснить. На вопрос о планах установить в Москве статую Сталина он привел в пример Оливера Кромвеля, вождя сторонников парламента в Английской гражданской войне XVII века, и спросил: «Вот чем особенно так отличается Кромвель от Сталина?» А затем сам себе ответил: «Да ничем» и перевел разговор на Кромвеля, отозвавшись о нем как об «очень коварном мужике», который «для Великобритании сыграл неоднозначную роль». (Статуя Кромвеля стоит в Лондоне напротив здания палаты общин.)

«Неоднозначный» было бы подходящим словом, если говорить об этичности поступков Кромвеля. Он много сделал для развития парламентаризма в Англии, положил конец гражданской войне, до некоторой степени допускал веротерпимость, но он же поддержал суд над Карлом I и его казнь и с бесчеловечной жестокостью покорил Ирландию из-за мифической угрозы альянса между ирландскими католиками и английскими роялистами.

Но Сталин, в отличие от Кромвеля, виновен в смерти огромной массы гражданского населения, ни в каких военных действиях не участвовавшего. Как пишет Тимоти Снайдер, автор «Кровавых земель» (Bloodlands), 2–3 миллиона человек погибли в ГУЛАГе и около миллиона были расстреляны во время Большого террора в конце 1930-х. Еще 5 миллионов умерли от голода 1930–1933 годов, из них 3,3 миллиона украинцев. Их гибель была результатом целенаправленной политики истребления крестьян определенной национальности или относительно зажиточных «кулаков».

В число жертв Сталина, которое приводит Снайдер, не вошли те, кому удалось выжить в трудовых лагерях или в ссылке в малопригодные для жизни регионы. Они добавляют к списку жертв сталинской тирании еще порядка 25 миллионов человек. Общее число смертей, которые Снайдер приписывает Сталину, ниже обычной оценки в 20 миллионов, принятой до того, как историки получили доступ к советским архивам. И все же это число чудовищно велико и по размерам сопоставимо с числом жертв нацизма.

К тому же, судя по данным из советских архивов, нельзя считать преступления нацистов более чудовищными на том основании, что они выбирали жертвы по расовому или этническому признаку. Некоторые из своих жертв Сталин выбирал по тому же принципу — не только украинцев, но и представителей этнических меньшинств, тесно связанных с соплеменниками за границами Советского Союза. Преследовали при Сталине и евреев — их число в списке жертв также непропорционально велико.

У Сталина не было газовых камер, и, возможно, им двигало не стремление к геноциду, а задача запугать и подавить реальную и воображаемую оппозицию. Это ни в коей мере не оправдывает огромное количество убитых и лишенных свободы.

Если и есть в этическом послужном списке Сталина неоднозначность, то, возможно, лишь потому, что идея коммунизма задевает у нас в душе какие-то струны — благородный порыв к равенству для всех и к миру без нищеты. В нацизме никакого всеобъемлющего порыва к высокому нет, и даже если номинально декларировалась забота об общем благе, она ограничивалась благом для одной-единственной расы и питалась ненавистью и презрением к другим этническим группам.

Впрочем, коммунизм при Сталине оказался диаметрально противоположным эгалитаризму: он наделял немногих абсолютной властью, а большинству вообще отказывал в правах. Защитники его репутации приписывают ему заслугу избавления от нищеты миллионов людей, хотя эти миллионы можно было спасти от нищеты и не лишая миллионы других жизни или свободы.

Многие доказывают величие Сталина, ссылаясь на его роль в разгроме нацизма и в конечном счете в победе над Гитлером. Но сталинская зачистка армейского командования в период Большого террора критически ослабила Красную армию, подписание нацистско-советского пакта о ненападении в 1939 году вымостило дорогу Второй мировой войне, а нежелание замечать нацистскую угрозу в 1941-м привело к тому, что гитлеровское вторжение застало Советский Союз врасплох, неподготовленным к сопротивлению.

Действительно, Сталин привел страну к победе в войне и к статусу одной из крупнейших глобальных сил, которым она не обладала прежде и который утратила теперь. Гитлер, напротив, оставил страну в руинах, захваченной и раздробленной.

Отождествляя себя со своей страной, люди обычно ищут тех, кто правил ею в момент ее наивысшего могущества. Возможно, именно поэтому москвичам больше хочется видеть у себя статую Сталина, чем берлинцам — Гитлера. Хотя и это лишь отчасти объясняет столь различное отношение к двум массовым убийцам. Советский ресторан и бар «КГБ» в Нью-Йорке по-прежнему вызывают у меня глубокое недоумение.

Project Syndicate, 9 января 2014 года

Увековечивать ли память расистов?