О влиянии Евангелия на роман Достоевского «Идиот»

18 (30) мая 1868 года Достоевский писал А. Н. Майкову, извиняясь за своего пасынка П. А. Исаева, в котором, несомненно, находил много общего с «современными позитивистами»: «Какое направление, какие взгляды, какие понятия, какое фанфаронство! Это типично. <…> Ведь еще немного и из этаких понятий выйдет Горский или Раскольников. Ведь они все сумасшедшие и дураки. Что с ним будет, не знаю, – только Богу молюсь за него» (28₂, 298).

5. О евангельских истоках теории личной благотворительности, проповедуемой Ипполитом

«Не так живи, как хочется, а так живи, как Бог велит!» – гласит известная русская пословица. И мы уже видели, что с первых страниц романа и словом, и делом, а главное, личностью своей Мышкин проповедует необходимость для всех людей жить в согласии с заповедями Божьими. Интересно отметить поэтому, что неоднократно изложенные в Ветхом и Новом Заветах десять заповедей упоминаются в черновиках к первой редакции. В одном из набросков мать Идиота дает наставления своей дочери, готовящейся выйти замуж. Она ставит ей в пример собственную жизнь, потому что наивно думает, что никого не обидела, «ни перед кем не согрешила», и поучает веровать в Бога, говоря:

«Конечно, десять заповед<ей> хороши. Тут не только спорить, да и рассуждать нечего: “Не лги, не воруй, ложного не свидетельствуй” и т. д.» (9, 194). Писатель неточно, наиболее близко к Евангелию от Марка[73], приводит здесь восьмую и девятую заповеди. Им намечался также разговор Аглаи с князем, в котором одной из тем были бы вдохновленные заповедями слова апостола Павла из Первого послания к коринфянам. Достоевский цитирует по памяти часть девятой и десятой строк главы шестой: «Одни блудники и прелюбодеи никогда не войдут в Царствие Небесное» (9, 280). Сравните с точным текстом послания: «Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи <…> – Царства Божия не наследуют».

В окончательном тексте духом десяти заповедей, а также заповедей блаженства, поющихся на русской православной литургии, наиболее явственно проникнут эпизод посещения князя компанией Бурдовского. Для лучшего его понимания следует обратиться к черновым материалам. За четыре дня до появления наброска истории «сына Павлищева», 12 марта, Федор Михайлович на полях рабочей тетради характеризует «главное социальное убеждение» своего героя. Оно состоит в том, что «экономическое учение о бесполезности единичного добра есть нелепость. И что всё-то, напротив, на личном и основано» (9, 227). В этих словах отражено мнение самого писателя, а также точка зрения И. С. Аксакова и Н. Н. Страхова – его единомышленников в вопросе о благотворительности. Вопрос этот горячо обсуждается в «Идиоте», так как в 1860-е – 870-е годы он был предметом общественной дискуссии. В ней принимал участие и журнал братьев Достоевских. Там были напечатаны два «Письма в редакцию “Времени”» Страхова (за подписью Н. Косица).

Особое внимание Достоевского обратила на себя передовая статья газеты «День» от 22 сентября 1862 года. Автором ее был И. С. Аксаков, чьи взгляды разделяет, детально передавая их в своих «Письмах», Страхов. Аксаков опасается ослабления в обществе личных «благотворительных движений» и «нравственных ощущений». Он пишет, что благотворительность личная порождает «процесс нравственных ощущений, переживаемый как дающим, так и принимающим даяния, благотворных для обоих, очищающих душу…» Это хотя бы на время вводит в общение с благостью Бога, по мнению автора статьи. Сторонником «неэкономического» евангельского учения, которое связывает людей, выступает и Страхов[74]. А в произведении Достоевского подлинным сторонником этого учения является Мышкин. В монологе же Ипполита мысль о том, что, совершая любое доброе дело, человек отдает часть своей личности и принимает «в себя часть другой» (8, 336), совершенно лишена религиозного пафоса. Слова его, однако, одушевлены на момент верой в идею частной благотворительности и вечный смысл добрых дел. В согласии с этой идеей Ипполит прилагает однажды личные усилия, чтобы спасти от нищеты семью потерявшего работу доктора.

Страхов и Аксаков рассматривают благотворительность «как прямое следствие самой природы человека», считая, что всякая благотворительность тем лучше, чем она ближе к частной[75]. В начале своего монолога на ту же тему Ипполит высказывается очень созвучно им:

– Кто посягает на единичную «милостыню» <…>, тот посягает на природу человека и презирает его личное достоинство. <…> Единичное добро останется всегда, потому что оно есть потребность личности, живая потребность прямого влияния одной личности на другую (8, 335).