О западной литературе

«Протоколы сионских мудрецов» – отнюдь не единственное «произведение» Симонини, а просто наиболее грандиозное. На фабрикации фальшивок, – сегодня сказали бы, на литературном фотошопе, – предприимчивый капитан и специализируется. Один из российских критиков справедливо усмотрел в этом сатиру на постмодернизм и, строго говоря, автоэпиграмму, потому что и сам Эко, разумеется, постмодернист. И все же эпиграмма получилась с двойным дном, чтобы не сказать, с душком, добавлю я от себя.

«Протоколы сионских мудрецов» – книга, разумеется, удивительная. Фальшивка или нет (да нет, конечно, фальшивка), но сатирический прогноз, сбывшийся на восемьдесят пять процентов, а то и на все девяносто. Опровергая и отвергая аутентичность «Протоколов…» как признательных показаний участников всемирного еврейского заговора, нельзя не изумиться политической прозорливости, психологической убедительности, да и литературным достоинствам этого текста. Нилус, вы говорите? Капитан Симонини? Ну-ну…

Роман «Пражское кладбище», напротив, литературными достоинствами отнюдь не блещет. Это вялая старческая проза с претензией на барочную избыточность, буйство глаз и половодье чувств. И тем не менее я бы удержался от рекомендации «НЕ ЧИТАТЬ!», будь этот роман хоть сколько-нибудь нормально переведен на русский…

«Дедушка описывал прозорливые иудейские очи, лицемерием несказанным доводящие людей до посинения. Описывал их нечистые ухмылки, их раззявленные гиеньи пасти, зубы торчком, взоры тяжелые, развратные и скотские, носогубные складки подвижные, усугубляемые ядовитостью, и носы, крючковатые, наподобие клювов южных птиц… Что ж до глаз – о, их глаза! Лихорадочно вращаются в орбитах у евреев их зрачки цвета горелых гренков, знак заболевания печени, где накопилась вся их желчь за восемнадцать столетий. Вокруг зрачков – размякшая кожа нижних век, испещряемая тысячью морщин каждый год, и уже в двадцать лет иудей выглядит потасканным, почти старик. При ухмылке его напухшие веки прижмуриваются, оставляя еле проницаемую щель, и это примета лукавства, как расценивают некоторые, или же гримаса похоти, как утверждал мой дед».

Вот такая вот смесь машинного перевода, стилистической какофонии и прямой безграмотности правит бал на сотнях страниц этого якобы интеллектуального текста.

«Завидев такого, как я, чистого господина, в выколоченном цилиндре, они, неровен час, норовили отважиться на прикасания и даже подсунуть свою под мою руку; их близость пахла бы отвратительным грошовым парфюмом, сливающимся с запахом их пота, и это было бы такое невыносимое амбре (не хотел бы я потом снова увидеть ту или иную во сне!), что при приближении подобной пропащей я лупил палкой по воздуху, выгораживал около себя пространство защищенное и недоступное. И они понимали с ходу. Их сестра привыкла, чтобы ею командовали, и палку уважает».

Ситуация не банальная, хотя и вполне понятная. Переводчица Елена Костюкович (долгие годы живущая в Италии и облыжно имеющая и там, и в России статус культовой) обладает эксклюзивными русскими правами на всего Эко. Хочешь печатать его прозу по-русски – изволь печатать ее в переводе Костюкович.

А переводить Костюкович не умеет совсем. Хуже того, переводить не умеет, но переводит с претензиями. Как в вышеприведенных фрагментах. Как в последнем из них – с пародийной аллюзией на Ницше. Или как в нижеприводимом, в котором Эко сознательно воспроизводит манеру, в которой написан «Кола Брюньон» Ромена Роллана, а переводчица в меру своего (не)умения пытается соответствовать.