О западной литературе

Обе рассматриваемые здесь книги, каждая на свой лад, перевернули западное сознание. И бытовое и творческое. Разумеется, не в одиночку и далеко не на пару. Джойс, Пруст, Жид, Селин, Набоков споспешествовали этому, возможно, не в меньшей степени. Но все же «Любовник леди Чаттерли» и «Тропик Рака» (именно в таком порядке) занимают главную ступень «на подвижной лестнице Ламарка», причем сразу в двух отношениях: и как свидетельства эротического раскрепощения индивидуума, и как реализация эвентуальной до того возможности создания эротически наэлектризованной литературы, остающейся, однако же, литературой самой высокой пробы. Причем значение Лоуренса именно как писателя (да, кстати, и поэта), на мой взгляд, все же преувеличено, а творчество Генри Миллера, напротив, несмотря на множество авторитетнейших похвал, подверглось тем не менее некоторой недооценке. И не в последнюю очередь благодаря тому, что сами эти похвалы носили несколько двусмысленный характер.

И будь эти произведения опубликованы у нас своевременно или хотя бы пять-шесть лет назад, они произвели бы эффект разорвавшейся бомбы. И на эротоманов, и на широкую публику, и (по крайней мере, Генри Миллер) на писателей они воздействовали бы глубоко и мощно. Но сегодня, когда наше сознание, как остающуюся и в объятье безучастной шлюху в одном из эпизодов «Тропика Рака», уже пропахали легионы больших и малых эротических шоков, когда «ромашка» и «самолетик», не говоря уже о «паровозике», стали любимыми играми подростков, а женская плоть уже не только продается, как тампекс, на который тоже приходится зарабатывать, но и рекламируется повсюду именно как товар, шокировать нас, строго говоря, нечем. Поэтому и коммерческая хитрость «Иностранной литературы» не сработала, что видно по результатам подписки на 1991 год, поэтому и скандальные романы мы прочтем как литературу, и только как литературу. А те, кто предпочитает погорячей, обратятся к творчеству Эдуарда Лимонова. Благо «Эдичка» уже издан.

А итоги литературного прочтения «Тропика Рака» и «Любовника леди Чаттерли» принесут неожиданные результаты. Я не перечитывал этих книг четверть века, и впервые читаю их по-русски, и, читая, стараюсь угадать или сымитировать, что же нынче можно ощутить при первочтении этих книг – аспект, сплошь и рядом упускаемый критиками, пишущими о «возвращенной» литературе. Ведь интересует нас, зарубежников, мнение о нашей работе тех, кто знакомится с нею впервые. Для них-то и работаем, для них отбираем, переводим и издаем. И вот, перечитывая, понимаешь, что «Тропик Рака» остается живой и прекрасной книгой, великой книгой, а «Любовника леди Чаттерли» давно пора, как молодящегося ветерана сексуальной революции, списать в архив.

Тяжело перечитывать выдохшуюся книгу. Все равно что пить выдохшееся вино. В лучшем случае оно покажется всего лишь безвкусным. Каково же читать ее впервые?

Полнокровная и веселая интеллигентная девушка из вполне респектабельной английской семьи начала века (отец – преуспевающий художник, дворянин; мать – едва ли не «подруга французского лейтенанта» из позднейшего романа Джона Фаулза) выходит замуж за аристократа Клиффорда Чаттерли. Любовь их и после этого остается платонической, а в скором времени подобный характер супружеских отношений становится драматически детерминированным: в результате ранения Чаттерли парализован и лишился способности к продолжению рода.

Чувственность юной леди Чаттерли, разбуженная перед войной ее ныне погибшим любовником-немцем, не то чтобы дремлет, но как-то сонно ищет естественного выхода. Меж тем сама Констанция чахнет. Как нам подробно объясняют по ходу действия, молодой даме еще не довелось испытать оргазм одновременно с партнером, а о возможности оргазма неоднократного, ступенчатого она даже не догадывается. Заведя себе любовника из числа явных друзей и тайных недоброжелателей мужа, бедняжка Констанция вовсю работает оргиастической манжеткой, чтобы получить хоть какое-то удовлетворение. Да и немудрено: любовник ее, модный драматург и весьма самовлюбленный молодой человек, страдает, ко всему прочему, преждевременным извержением семени.

Клиффорд Чаттерли и сам становится в своем убожестве довольно популярным писателем (поэтом и новеллистом), проявляя при этом невероятное тщеславие.