Об экономике как чёрной магии

Но так или иначе, Внутреннее или то, что находится за пределами сверхчувственного, уже возникло, его породил феномен и феномен же становится его опосредованием и даже его сутью, его наполнением. Сверхчувственное – это чувственное и воспринимаемое, которые оцениваются как истинные, однако истинность чувственного и воспринимаемого заключается в том, что они и есть феномены. Именно поэтому сверхчувственное – это феномен как феномен. Если бы здесь имелось в виду, что сверхчувственное – это, соответственно, чувственный мир или мир, каким он выступает перед непосредственной чувственной достоверностью[13]или восприятием, то вывод был бы противоположным; ведь феномен – вовсе не мир чувственного знания и восприятия как таковых, а чувственное знание и восприятие, которые представлены как нечто преодолённое и выведены в своей истинности как нечто внутреннее. Можно было допустить, что сверхчувственное – это не феномен, однако под словом «феномен» понимался на самом деле не феномен, а сам чувственный мир, являющий собой действительную реальность (которая, к слову, не существует в-и-для-себя или в абсолютном смысле, а значит, ине может быть истинной сущностью).

В отличие от более давних вариантов метафизики, товар позитивным образом утверждает пустоту Внутреннего и даже его небытие. Он возвещает о том, что всё заканчивается на феномене, однако такой абсолютизм чистого феномена отрицает феноменальность феномена. Впрочем, как только отрицание феноменальности феномена само превращается в феномен, феномен вновь принимает вид феномена, обличая ложность этого отрицания, а феноменальность – как собственно феномен – оказывается снятой в сверхчувственности, и это ложное отрицание преобразуется в метафизическое свойство товара. В итоге, поскольку товар выступает как чистый феномен, его Внутреннее, то есть его сверхчувственная реальность, становится для него чем-то внешним. И такой разрыв между сакральным и профанным (которые, правда, друг с другом смешиваются), такой раскол внутри единого Мира, предстающего как всеобщность, как Метафизика, сам по себе ещё метафизичен; более того, он и есть фигура метафизики – точно так же, как раскол Публичности – это фигура Публичности.