Об обращении с людьми

В Прелатурах и монастырях надобно перенимать тон Св. отцов, если хотим им понравиться. Здесь можно иногда за­водить маловажные споры, предлагать Латинские задачи, заниматься школьною остротою, некоторыми рассказами из Истории церковной и Житий Св. отцов; оказывать уваже­ние к Высокопреподобному Прелату, Приору или Игумену; выказывать удивление драгоценной утварью, строениями и заведениями; с особенною скромностью говорить о полити­ке, войне и мире; осторожно судить о других духовных братствах, особенно об Иезуитах. Вот средство к тому, что­бы быть хорошо принятым в Прелатурах и монастырях и снискать уважение.

О взаимном обращении самих духовных я не говорю здесь ни слова. О сем предмете уже довольно много сказано хорошего и замечательного в письмах о монашестве и в бесчисленных других сочинениях.

ГЛАВА V.

Об обращении с учеными и художниками.

(D-

Если бы в нынешние времена название ученого не сдела­лось столь же обыкновенным, как и название gentlman в Англии, и если бы под сим названием всегда разумели бы только такого человека, который образовал ум свой истинно полезными познаниями, и сии познания употребил на обла­гораживание своего сердца; словом, которому науки и худо­жества послужили средством сделаться человеком благоразумным, добрым и для блага своих сограждан дея­тельным, тоща бы я не писал здесь особенной главы об об­ращении с такими людьми. Нужны ли правила для обращения с умным и благородным человеком? Сидеть с ним и слушать наставления из уст его; смотреть на него и соотносить собственные свои поступки с примерами, кото­рые он нам собою представляет; слышать от него истину и следовать оной - вот счастье! - пользоваться коим по прави­лам научиться нельзя. Но если в нынешние времена назы­вается ученым всякий жалкий стихоплет, переписчик (Compilator), журналист, анекдотчик, переводчик, собира­тель иностранных литературных произведений и вообще всякий, кто злоупотребляет снисхождением публики, дабы только напечатать целые тома, наполненные бессмыслицей, сумасбродством и тем, о чем уже давно гораздо лучше напи­сано; если науки ценятся не по степени пользы их для об­щества, но по легкомысленному вкусу читающего люда; если умственные мечты называются мудростью, сумасброд­ный бред считают читательским порывом и энтузиазмом; если недоученный юноша, поместивший стихотворные или другого рода бредни свои в каком-нибудь периодическом из­дании, называется пиитом; если человек, который может произвести несколько неправильных тонов без связи, без выражения, почитается музыкантом, а кто умеет несколько каких-нибудь скачков сделать ногами, называется танцо­ром, - в таком случае нужно сказать что-нибудь и о том, как поступать в обращении с такими людьми, если только не хотите, чтобы считали вас человеком без вкуса и познаний, и желаете уважать всякого по его достоинству.

(2).

Не должно судить о нравственном характере ученого по содержанию его сочинений. На бумаге часто человек пред­ставляется нам совершенно в другом виде, нежели каков он на самом деле. Однако же на это негодовать не должно. За письменным столиком, где можно избирать самое спокой­ное расположение духа, когда сильные страсти не наруша­ют оного, проявляются такие нравственные правила, которым в повседневной жизни, где соблазны, опрометчи­вость, разврат бросают нас непрестанно из одной крайности в другую, не очень легко следовать. Итак, не должно ду­мать, чтобы человек, внушающий добродетель, только по этой причине был и образцом добродетели, но не должно за­бывать, что он всегда остается человеком [со всеми его сла­бостями ]. По крайней мере он достоин благодарности хотя бы за то, что предостерегает от проступков, не будучи на­столько тверд, чтобы самому избежать оных; и не справед­ливо было бы посему считать его лицемером или же без всякого доказательства предполагать, что он делает вовсе противное тому, чему учит; или же, что слова его иначе по­нимать надлежит, нежели каков их настоящий смысл. С другой стороны, не должно также думать, что правила, вну­шаемые писателем другим людям, были его собственные. Не должно считать какого-нибудь человека злым, грубым или нелюдимым потому только, что пламенное, богатое во­ображение заставляет его иногда выставлять какой-нибудь вздорный характер с привлекательной стороны, или сладо­страстную сцену украшать живыми и яркими красками, или с колкостью шутить над проявлением дурачества. Ко­нечно, лучше было бы, если он вовсе сего не касался, однако же по сему одному он еще не есть худой человек. Я знаю стихотворцев, которые пишут похвальные песни вину и чувственной любви, будучи самыми воздержанными и не­порочными людьми; знаю и писателей, которые постыдней­шие дела представляли в самом привлекательном виде.