Обэриутские сочинения. Том 2

От встречных очевидцев мы узнали, что вскоре лодку развернуло, вынесло на тротуар, упёрло в простенок дома, где находилась парикмахерская. Выбежали парикмахеры и те, кого они не успели добрить или достричь, останавливались случайные прохожие, каждый на свой лад объяснял небывалое происшествие. Одни, неизвестно зачем, осматривали винт, другие – киль, кто-то обстукивал борта.

Мой спутник и я отличались от собравшихся уже тем, что оказались единственными, кто заметил появление непонятного предмета там, на мостовой, где только что с шумом тащило моторную лодку.

Нам бы отвернуться, уйти как можно скорее, как можно дальше… Мы же поступили иначе, в странном порыве побежали назад, в сторону моста. Ещё не поздно, есть время повернуть, а мы всё бежали, пока не оказались там, где появился непонятный предмет. Тогда мы остановились. На мостовой что-то шевелилось. Не хотелось верить, но это было именно так. У наших ног открывала рот, поднимала брови женская голова.

Я и теперь не могу объяснить, что происходило: голова держалась на истерзанных плечах. Уцелевшие руки впились друг в друга пальцами.

Свидетели утверждали, что голову и руки отсекло и туловище уплыло, когда моторку пронесло над железными перилами. А теперь на нас глядели глаза, ясные и злые.

Приходилось ли вам наблюдать, чтобы в небольших источниках сосредоточилась физически ощутимая энергия? Не припомню фамилию того кандидата наук, который пытался растолковать, что энергия подобной исступлённой ярости способна создать – взрывы, размеры которых мой тщедушный ум не в силах объять.

Глаза скосились. Мне показалось, что они уставились только в меня. И только мне чуть приоткрытый рот дребезжащим звуком произнёс:

– Не сметь заступить…

– Поликлиника близко, врачи поймут, вам помогут, – я говорил что-то несуразное.

– Не сметь заступить, – повторил скривившийся рот. Злоба меркла, щёки зеленели, руки упали на мостовую.

– А поможет ей только штырь, – деловито произнёс мой спутник и размеренным шагом ушёл прочь, неизвестно куда.

Я тоже ушёл, только в обратном направлении, растерянно глядя по сторонам. Тогда из дверей парикмахерской появилась тонконогая, несообразно высокая коричневая кошка. И побрела на другую сторону улицы.

В подворотне кошка шарахнулась от пронзительного звука, который издал носом узкогрудый, узкоплечий старик, видимо, маляр. Он вышел со двора с ведром в руке, с флейцем под мышкой и, даже не взглянув на толпу и моторку, засеменил в противоположном от моста направлении.

«Спасение в нём», – подумал я и припустил за стариком. Догнал я его у дверей в подвальное помещение, над которым я прочитал:

ПЕТРОВ И СЫНЪ

ПЕЙ ДО ДНА

РАСПИВОЧНО И НАВЫНОСЪ

Твердые знаки остались, как видно, с дореволюционных времён, теперь наступили другие дни и другая политика, на подобные мелочи никто внимания не обращал.

Воспользовавшись тем, что старик небыстро спускался по кособоким ступеням, я схватил его за локоть и потащил обратно. Под звуки заикающейся пианолы и пьяные выкрики я принялся уговаривать маляра, хотя тот и не думал сопротивляться:

– Идёмте, прошу вас, туда! – показывал я в сторону дома, откуда маляр только что появился. – Вы мне до крайности нужны, до самой, самой крайности!

Я говорил, а старик упорно молчал, хотя и продолжал за мной семенить.

– Покрасить чего? – впервые произнёс он, оказавшись в подворотне.

– Как же ты, голубчик, узнал? Именно покрасить один предметец.

– А велик он у тебя? – Небольшой портрет, вот и всё.

– Нам что партрет, что матрет – работа известная.

«Не врёт ли», – подумал я, решив соединить два дела: покрасить и убраться из этого постылого места. Опять вдвоём, чем таскаться в одиночестве. И тогда я решил выложить старику главное:

– Необходимо покрасить небольшой портрет, ну, словом, козы.

– Козы, говоришь? Значит, матрет. Это можно.

– Будьте добры, голубчик, – принялся я уговаривать маляра, – коза хоть и немолода, но самая, самая породистая.

Не знаю, почему, но старик озлился.

– Мне-то чего до твоей животной, под ручку прогуливаться или ещё чего?

Возможно, со зла он снова издал отвратительный звук носом, от которого я вздрогнул.

– Не обессудьте, ваше благородие, – маляр заговорил совсем спокойно, – мы, ваше высокоблагородие, мастера особенные. В нашей артели икатели собрались. Работа у тебя немалая, а нам за работой икать охота.

– И на здоровье! – с радостью согласился я. – Икайте, икайте, сколько хотите. Мне с того не убудет.

Маляр снова нахмурился.

– Извини – пардон, ваше высочество, наша икота за наличные.

– Экий ты, право, – я старался не выдать недоумения, за какие заслуги возведён до высочества. И тут же решил его перевеличить: – Не всё ли равно, за что мне платить, ваше величество. За то или за другое.

А он и внимания не обратил на высочайший титул, и впрямь, не всё ли равно, за что платить, лишь бы выбраться из этого необычного предместья. Он же задал вопрос, разрушив все мои надежды.

– Долго мы будем вола вертеть? На какую высоту людей сзывать?

– У меня четвёртый этаж.

– А тут всего три, как понимать?