Обертоны

Mы вдвоем, Анна и я, встречали господина Рейнхарда Паульсена в цюрихском аэропорту. Они не были

знакомы. Ближайшие несколько часов мы собирались потратить на то, чтобы распланировать наступавший

сезон. Тем же самолетом прилетел и Ханно Ринке, мой продюсер с Deutsche Grammophon. Мы знали друг

друга уже много лет, осуществили ряд важных проектов и вместе справились с несколькими кризисами.

Когда Ханно был продюсером, он как-то заметил, что сидит между двух стульев и платят ему за то, что он

снимает напряженность, возникающую между фирмой Deutsche Grammophon и артистами. Позднее он

сменил этот пост на еще менее комфортабельное кресло, — он взял на себя маркетинг.

Перед их прилетом я вкратце описал моей спутнице незнакомых ей персонажей.

Господин Паульсен был старомодным, по отношению ко мне всегда корректным агентом; его ра-48

бота служила неизменным доказательством преданности. С момента нашего знакомства он меня ни разу не

разочаровал. Его нельзя было назвать ни самым быстрым, ни самым творчески мыслящим, ни самым

смекалистым менеджером. Отличительной чертой господина Паульсена была надежность. Он принадлежал

к старой гвардии, которой свойственно держать однажды данное слово. Манеры этого поколения сегодня

выглядят чуть ли не экзотикой. В прежние годы молодых людей еще учили, как подавать руку даме и как

садиться за стол. Мне и моим сверстникам все это уже почти чуждо. Но я высоко ценю «старую школу», хоть иногда и вынужден сдерживать улыбку.

Как в игре старых мастеров, так и в выучке того поколения есть нечто неподражаемое, ведущее свою

родословную из прежних времен. Нечто, напоминающее о роскоши и удобстве тяжелых кожаных кресел в

светских салонах и элитарных клубах. Ханно принадлежал к другому поколению: ловкий, смышленый, целеустремленный, он был агентом, соединявшим в себе одновременно и манипулятора.

Так вот, мы вчетвером стояли в зале прилета. У меня не было никаких оснований сердиться на Ханно, но я

был раздвоен и не мог сообразить, как мне одновременно настроиться на два столь разных характера, как

Паульсен и Ринке. Что же меня раздражало? Может быть, замечание деловитого Ханно о том, что моя

запись сонат Брамса с выдающимся музыкантом Валерием Афанасьевым не достаточно хорошо продается, так как имя пианиста

49

«не тянет» на массового покупателя? Для меня это было еще одним примером коммерческого мышления: имена продаются лучше, чем музыка.

Ситуация, впрочем, разрядилась разговором об отпуске. Мы с Ханно сошлись на том, что собираемся и

впредь работать сообща и обсудили реакцию прессы на мои последние записи.

Вскоре Ханно покинул нас и отправился дальше, в Дубровник. Мы с Паульсеном провели вместе весь

остаток дня за неотложными делами. Стол был завален бумагами, так что гостиная превратилась в контору.

Иногда мне кажется, что у меня и без скрипки дел по горло: телефонные разговоры, факсы, письма, ожидающие ответа, проблемы, требующие немедленного решения. Работы хватило бы на круглые сутки.

Как не понять было господина Паульсена, когда он говорил о своей неблагодарной профессии. Он всегда

работал для других, отвечал за чужие просчеты и недоразумения, а некоторые к тому же считали его

деятельность паразитической. Возможно, Паульсена спасал эстонский нрав, его врожденное хладнокровие.

Привычка ограждать себя стала его второй натурой, а изысканные манеры и доброжелательная вежливость

были гарантией высокого уровня и успеха его деятельности.

На следующий день, разговаривая со мною по телефону, господин Паульсен передал сердечный привет

Анне. Он очень оценил ее замечание накануне в аэропорту, о том, что она рада наконец-то с ним

познакомиться. «Ведь она не обязана была это говорить», — отметил он. Меня эта двойная любезность —

сначала ее, потом его — очень порадовала.

50

Тем не менее, она заставила меня задуматься о манерах. Имеют ли люди на самом деле в виду то, что мы так

положительно воспринимаем? Или мы готовы слышать только то, что нам приятно? Другими словами, в

самом ли деле любезны те, кто придает любезности такую привлекательную форму или те, кто эту ничего не

значащую форму воспринимают как любезность?

Экология души

Как часто мы с досадой наталкиваемся на телевидение, как часто нам мешает жить этот проклятый ящик, как неутомимо осаждают, преследуют нас средства массовой информации и их деятели! Не всех это

смущает, многим даже нравится стоять в свете прожекторов. К тому же, это может быть и выгодно. Однако, что общего между Suntory-виски и фортепианным дуэтом сестер, сделавших на эту тему рекламный ролик

для японского телевидения?

Но телевидение — порождение нынешнего столетия — может и обогатить наш эмоциональный мир. У него

масса способов достичь свою аудиторию, информировать, просветить, развлечь и даже взволновать ее. К