Обертоны

времена, когда исполнители сами были авторами, хотя и сегодня некоторые обладают двойным даром. В

нашем столетии специализация охватила многие профессии — то же происходит и в музыке. Редко

встречается классический артист — если не считать джазистов — который сочиняет, импровизируя. В

больших инструментальных произведениях прошлого для солиста с оркестром единственную возможность

для импровизации предоставляют каденции. Это свободное пространство композитор по традиции оставлял

для себя, если сам сидел за роялем. Обратившись к истории, следует признать, что переход к окончательно

фиксированным текстам производит впечатление потери доверия. В эпоху романтизма, а также в поздний

его период и в годы постромантизма такие композиторы как Чайковский, Сибелиус, Барток или

257

Берг записывали собственные каденции. Возможно, они пришли к выводу, что несостоятельность многих

виртуозов не позволяет предоставлять исполнителям слишком много свободы. Бах, Моцарт, Гайдн или

Бетховен были терпимее. Они сочиняли каденции для самих себя, но оставляли за исполнителем право

выбирать между созданным ими и его собственной импровизацией.

История знает множество более или менее честолюбивых предпринимателей, извлекавших доход из такой

практики: ведь записанную каденцию тоже можно было продавать как сочинение. Некоторые оставались

при этом верны композитору, другие думали только о своих интересах. Попытки обоего рода дошли до нас в

напечатанном виде. И без того слабевшая способность исполнителя к импровизации мало-помалу исчезала.

Музыканты все больше и больше попадали в зависимость от каденций, закрепленных нотным текстом.

Сегодня стремление к точному воспроизведению уже существующего давно превзошло все требования

предыдущего столетия. Тогда подход к музыке, еще не обремененный возможностью сравнения различных

записей, казался более непосредственным. В эпоху переизбытка информации тщательнейшее чтение нот —

одно из проявлений преданности музыкальному произведению.

Однако принцип «дирижирования наизусть» — проявление скорее простейших способностей «музыкального светилы», который любой ценой, всеми средствами добивается всеобщего восхищения. Он

внушает публике представление о том, будто бы

258

партитура рождается из его памяти. Он прав; зрители и слушатели воодушевлены его спортивными

достижениями: «Удивительно! Он дирижирует, ни разу не заглянув в ноты!» Имеет ли сей внешний эффект

отношение к творчеству — это другой вопрос. Пустые глаза может не увидеть публика, сидящая за спиной

дирижера; от оркестрантов же их скрыть невозможно. Звучащую душу музыкального произведения нередко

подменяют собрания аккордов, преувеличенное выделение многоголосия и смен гармонии. Средства

становятся целью. Отто Клемперер дал этому явлению верный комментарий: «Дирижировать надо не по

памяти, а по смыслу» (Nicht auswendig, inwendig müsse man dirigiren).

То же самое происходит с импровизацией, с каденциями. Использовать уже существующий, уже известный

пример — проще. Бесчинство, которое вытворяется, к примеру, с каденциями к скрипичным концертам

Моцарта, попросту неописуемо. Пианисты еще могут оправдаться тем, что они придерживаются

классических каденций Бетховена. Выдающийся последователь Моцарта смог вдохновенно перенести на

бумагу то, что в области каденции сильно превзошло последующие попытки многих композиторов, — даже

если он, живший двести лет назад, не всегда удовлетворяет ожидания нашего времени.

У скрипачей дело обстоит еще хуже. Их праотцы были бесспорно мастерами своего дела. Но в сочинении

музыки они едва ли когда-нибудь достигали уровня творцов, которым посвящали свое умение. Иоахим

никогда не достигает уровня Брамса,

259

Крейслеру далеко до Бетховена и Франко уж наверняка не Моцарт. Несмотря на это, каждый считал своим

долгом создать и опубликовать собственные каденции. Что происходило дальше? Записанное брали, издавали и оно постепенно превращалось в часть самой композиции. Сегодняшние слушатели прямо-таки

ожидают каденций Крейслера или Иоахима в скрипичных концертах Бетховена или Брамса. Такое

впечатление, что проверенными ключами легче отворить двери, ведущие в просторы бессмертия. Все другие

попытки, неважно чьи — Хейфеца, Мильштейна, Энеску, Буша, Менухина или Ойстраха — тотчас

объявляются бессмысленными или излишне-расточительными; зачем они, когда можно использовать

давнюю традицию? Это — печальное развитие, отнимающее у нас возможность «прокомментировать»

партитуру. Полагают, что отказ от импровизации отвечает ожиданиям публики. Лишь немногие решаются

идти другим путем; так, Святослав Рихтер играл каденции Бриттена в фортепианном концерте Моцарта. Да