Обет без молчания

Коридор оказался неосвещенным, одна тусклая лампочка в конце не в счет. А комната для свиданий на таковую не похожа — халупа какая-то с диваном, столом и одним стулом. И пахло в ней мерзко: сыростью, железом и перегаром. Последнее особенно удивило, но я решила, что в этой комнате пьют дежурные, сюда же и бабенок водят, поэтому на диване бельишко имеется. Плохонькое, но чистое.

Откинув простынку, я присела. Хотела на стул, но он был занят тяжелым ящиком. Стащить его у меня не вышло.

Минут через пять открылась дверь. Я вскочила, ожидая увидеть Клауса, но…

В комнату зашел его кузен.

— Фредди? — ахнула я.

— Сюрприз, — усмехнулся он.

— А где Клаус?

— В полиции, где ему и положено быть.

— А это что?

— Подпольный притон. Тут трахают дешевых шлюх. — Он запер дверь, такую же тяжелую, как входная, на щеколду. Меня заманили не просто в гадкое место, но еще и такое, где кричи не кричи — никто не услышит. И не поможет! — Не хотела по-хорошему, будет по-плохому.

— Ты подставил своего брата, меня пытался принудить к сексу. И это ты называешь «по-хорошему»?

— Именно. Клауса выпустили бы, ты почувствовала бы себя героиней, принесшей жертву, а возможно, и удовольствие получила бы. Я намеревался быть нежным и романтичным, с цветами пришел, а ты их с балкона швырнула.

— Ты следил за мной?

— Да. И понял, как ты поступишь. Поэтому подослал своего знакомого, который тебя сюда и привез.

— Какая ты все же сволочь!

— Обзывайся, меня это даже возбуждает, — осклабился он и стремительно пошел ко мне.

Описывать дальнейшее я не хочу. Скажу только, что это было грязно и отвратительно. Фредди и правда трахал меня как дешевую шлюху. Я пыталась сопротивляться, но его это только подстегивало. Когда я поняла, что он вот-вот изольет в меня свое семя, меня вырвало… Непереваренным шоколадным печеньем! Будто дерьмом.

Прямо на Фридриха Хайнца. Это заставило его остановиться. Он не снял рубашки, и она запачкалась. Рвота попала и на кожу. Взглянув на меня с омерзением, он процедил:

— Русиш швайн. Ты не стоила ни моих страданий, ни усилий, которые я приложил, чтобы добиться тебя.

Он не просто отстранился — отшатнулся от меня и, сорвав рубашку, стал утираться.

— Пошла прочь! — рявкнул на меня Фредди.

— Что будет с Клаусом?

— Мне уже жаль, что я подставил его из-за тебя. Хоть он и кусок дерьма, а все же родственник. Клауса выпустят, но после твоего отъезда. Не хочу делать вам прощального подарка.

Я вернула лифчик на место (он просто задрал его), запахнула кофточку, опустила юбку. Порванные трусы подняла и сунула в сумку. После этого я отодвинула щеколду, открыла дверь и выбежала в коридор.

Там меня вырвало еще раз, уже желчью, и я подумала, что это не только от омерзения…

Во мне зарождалась новая жизнь!

Мы занимались любовью с Клаусом всего лишь три дня назад, а токсикоз начинается значительно позже, но мама уверяла меня в том, что в нашем роду все женщины тут же реагируют на беременность. И ее, и мою бабушку начинало мутить чуть ли не на следующие сутки после судьбоносного соития, а еще через пару дней наливается грудь. И если моя родительница смогла дать жизнь только мне, то бабушка родила семерых (четверо умерли в младенчестве, в те годы это случалось часто) и ни разу не ошиблась в определении беременности.

Выйдя на улицу, я набрала полные легкие воздуха и зажмурилась. Все позади! Об изнасиловании я забуду, как о страшном сне. Клауса выпустят, и все у нас будет замечательно хотя бы потому, что появится ребенок. Конечно же, девочка, и я назову ее Марией. В честь наших с Клаусом бабушек.

***

Я улетела в Москву в воскресенье. Клауса выпустили в понедельник. Штраф за незаконное проникновение на склад ему пришлось заплатить, но никаких обвинений в хищении предъявлено не было. О том, что все это подстроил его кузен, я умолчала. Клаусу лучше держаться от него подальше, а то еще надумает проучить, и тогда дело штрафом не закончится.

Меня продолжало подташнивать, хоть больше и не выворачивало. И грудь налилась, пусть и с опозданием. Все решили, что я привезла из Германии лифчик со специальными вкладышами, поднимающими и увеличивающими бюст. Я не разубеждала, но маму было не обмануть.

— Ты беременна? — спросила она у меня как-то вечером.

Мы только поужинали, папа ушел к себе, он в последнее время неважно себя чувствовал, а я наворачивала халву. Меня начало тянуть к ней со страшной силой.

— С чего ты взяла?

— С того, что ты изменилась.

— Если ты о моей вспыхнувшей любви к сладкому…

— Не только о ней, — сурово возразила мама. — У тебя сиськи вздымаются, а на завтрак ты не можешь смотреть без отвращения. Со мной было то же самое тридцать лет назад — я забеременела тобой в 1940-м.

— У меня задержка, но небольшая.

— И слава богу. Успеешь выйти замуж. У меня есть в загсе знакомая, она распишет одним днем.

— С кем?

— С отцом ребенка. Или ты не знаешь, кто он?

— Знаю, но… У нас не получится пожениться. По крайней мере, в ближайшее время.

— Он не свободен?

— Холост. Но живет далеко.

— Только не говори мне, что в Германии. — Я кивнула. — Ты залетела от фрица? — брезгливо сморщилась она.