Обет обмана

Когда мы выходим из лифта, Громоздкий Блондин спешит к машине и открывает заднюю дверь. И тут я замечаю, что на Адриане только рубашка и брюки.

— Твое пальто наверху. Может, сходим за ним?

— Нет.

— Но там же холодно.

Какое-то время он пристально смотрит на меня.

— Тебе тепло?

— Да, но я уже надела пальто.

— Тогда все в порядке. — Он кладет ладонь мне на поясницу, а другую руку кладет на крышу машины, чтобы я не ударилась головой, и усаживает меня внутрь.

Мои пальцы дрожат, и я сжимаю их на коленях, когда меня окружает запах кожи от сидений. Что это за чувство? Никто не должен быть таким благородным и в то же время пугающе опасным.

Но я должна помнить, что сейчас он меня не видит. Он видит во мне Лию. Я не знаю, почему это заставляет меня хотеть протянуть руку и… что? Убрать себя с ее кожи? Возможно ли это вообще?

Как только Адриан присоединяется ко мне, а охранники занимают свои места впереди, мой желудок урчит. Звук такой громкий, что Громоздкий Блондин и Кривоносый замирают.

Я поджимаю губы, но чувствую, как кровь приливает к щекам. Черт возьми. До этого момента я никогда не стеснялась своего голода.

Спокойный взгляд Адриана скользит ко мне, безразличный — даже скучающий. Я представляю его разозленным, но немедленно выкидываю эту мысль из головы. Он ужасен в своем спокойном состоянии, и я не хочу представлять, как он выглядит, когда злится.

— Что ты хочешь поесть? — спрашивает он.

— Я в порядке.

Он постукивает указательным пальцем по бедру, прежде чем остановиться.

— Ты явно голодна. Еда входит в сделку, и поэтому тебе не нужно стесняться просить ее.

Это одна из главных причин, по которой я согласилась на это в первую очередь.

— Все, что угодно. — Мой голос чуть выше шепота.

— Все, что угодно, — не еда. Выбери что-нибудь.

— Мне все равно, лишь бы это была… еда.

— А что, если я принесу тебе жареных тараканов?

Мой нос морщится, когда я смотрю на него.

Он приподнимает бровь в ответ на мою реакцию.

— Ты сказала что угодно.

— Только не это.

— Тогда уточни. Если ты не будешь выражать себя, то ничего от меня не получишь.

Он всегда так… бесит?

— Сэндвич, — огрызаюсь я и сжимаю губы, надеясь, что он не уловил этого.

Если ему не нравится мой тон, он ничего не говорит и вместо этого обращается к Кривоносому на иностранном языке, который, как я предполагаю, является русским.

Он выглядит немного по-другому, когда говорит на нем, но не совсем в лучшем смысле. Скорее авторитетным и не подлежащим обсуждению. Он также излучает эту атмосферу своим тонким русским акцентом, но на родном языке это звучит яснее. Хотя, может быть, потому что я не говорю на этом языке.

Кривоносый кивает и выходит. После десяти минут полной тишины он возвращается с пакетом еды. У меня слюнки текут от запаха горячего хлеба и свежих овощей. Жаль, что со мной нет Ларри, обычно он крадет для меня бутерброды, и я делюсь ими, но он всегда говорит, что сыт. Ему не нравится, что я ворую алкоголь, но он не против воровать еду. У этого старика извращенное чувство морали.

Однако ни один из бутербродов, которые он мне приносил, никогда не пах так божественно. Как будто прямо из духовки.

В животе снова урчит, и на этот раз я не пытаюсь это скрыть.

Кривоносый протягивает пакет Адриану, а не мне. Ни он, ни Громоздкий Блондин не смотрят в мою сторону.

Адриан открывает пакет и протягивает мне сэндвич. Я даже не останавливаюсь, чтобы посмотреть, что там внутри. Я вгрызаюсь прямо в него, заполняя рот одним махом. Он тает у меня на языке, и я не жую его как следует, прежде чем проглотить.

Я собираюсь откусить еще кусочек, когда его вырывают из моих пальцев.

— Ч-что… — Я недоверчиво смотрю на преступника, Адриана, который схватил мой сэндвич. Пожалуйста, не говорите мне, что он купил мне еду только для того, чтобы забрать ее.

— Ешь помедленнее, а то у тебя будет несварение. — Он отрывает кусочек и кладет мне в рот. Я пытаюсь отнять его у него, но он качает головой.

Я действительно не забочусь о последствиях, пока ем прямо сейчас, поэтому я широко открываю рот и позволяю ему положить его мне в рот. Как только он оказывается внутри, я проглатываю его одним глотком.

— Медленнее, — повторяет он, на этот раз более твердо. — Сначала пожуй.

И тут я понимаю, что мы действительно движемся. Я была так сосредоточена на бутерброде, что потеряла всякое представление о том, что меня окружает.

Кроме Адриана.

Так или иначе, он присутствовал здесь с тех пор, как я впервые встретила его. Он — тихая сила, которая медленно вползает под мою кожу и заставляет меня задыхаться. В любом случае, он там, под моей кожей, и невозможно дышать, не ощущая его присутствия.

Странно думать, что я прожила двадцать семь лет и никогда не испытывала такого напряжения. Такая… грубая, тихая демонстрация силы.

Я всегда думала, что власть имущие обеспечивали грубыми методами, что они убивали или строили заговоры. Что они были громкими и выкрикивали приказы — как Ричард. Адриан — полная противоположность этому понятию — он молчалив, спокоен, но излучает такую грубую власть, что это даже страшнее, чем те, кто обладает громкой властью.