Обеты молчания

– Я знаю, знаю. Старший суперинтендант будет там, все спецотряды трех графств подъедут на место, количество королевской охраны увеличено вдвое. Но все же.

– Ничего не случится.

– О, я знаю.

– Как близко можно будет подойти? Обычно свадьбы особ из высшего общества собирают большие толпы.

– Все оцеплено до конца Сейнт-Майкл-стрит, но обзор будет. Лорд-лейтенант был очень настойчив. Я сдался, пусть сам разбирается с военной полицией.

– Интересно, что наденет Камилла?

Он посмотрел на нее ничего не выражающим взглядом.

– Любительница почитать, – сказала Кэт, – которая вышла за него замуж.

Она отпила свой чай. Они принесли с собой старые фарфоровые кружки.

– Ты решила, что делать с похоронами?

Кэт вздохнула. Крис всегда говорил, что он не хотел бы службы. «Если человек не религиозный, – говорил он, – то лучше всего просто организовать какое-то светское жизнеутверждающее мероприятие». Но это было давно. Во время своей болезни он на эту тему не говорил, как и не упомянул об этом в своем коротком незамысловатом завещании.

– Я не смогу смириться с тем, чтобы не было ничего. Просто… ничего. Помимо всего прочего, такая формальная церемония нужна детям, чтобы пройти через все это. Тем более многие уже спрашивают.

– Я думаю – делай что хочешь… потому что сейчас это важно только для тебя и детей, и наверняка именно поэтому Крис оставил этот вопрос открытым.

Она удивленно посмотрела на него с выражением, которое было очень похоже на радость.

– Я никогда не думала об этом в таком ключе. Ты правда в это веришь?

– На сто процентов. Какие бы у тебя ни были верования, твои похороны – это для тех, кто остался жить. Чего ты на самом деле хочешь?

– Собор. Разумеется. Ничего особо пышного, но достойные похороны.

– Значит, так ты и должна сделать. Поговори с ними. Что там со стороны Криса?

– Пусть берут, что дают, – сказала Кэт. – Уж извините.

– Понимаю.

– Есть кое-что еще.

– Говори.

– Папа. И Джудит.

– Они, наверное, тоже пусть берут, что дают, нет?

– Я не об этом.

Он промолчал. На лужайке перед ними сидели Сэм и Ханна и что-то обсуждали, сдвинув головы.

– Не усложняй все.

– Нет.

– Мне кажется, что они, скорее всего, скоро поженятся. Можно сказать, что они теперь более или менее вместе. Никто ничего не говорил, это просто догадки. Так что я хочу, чтобы ты был готов и не устраивал разборки.

– Очень надо.

– Я серьезно. Дочь Джудит выходит замуж следующей весной. Она говорила об этом вчера. А свадьбы плодят свадьбы.

– Не знал, что у нее есть дочь.

– Да, Вивьен, и еще сын. Джудит собирается на свадебную ярмарку. Завтра вроде как. В Риверсайде. Все кажется таким нереальным. Жизнь продолжается. Люди женятся, планируют каникулы и походы, дети рождаются, супермаркеты ломятся от продуктов, поезда ездят по своим направлениям, а Крис умер. У меня это в голове не укладывается. Я имею дело с умирающими и смертью всю свою профессиональную жизнь, а у меня это в голове не укладывается.

Саймон приобнял ее. Она казалась легкой и хрупкой. Уязвимой.

– Но я же поступила правильно, да?

– С Сэмом? Да. Ты знаешь, что правильно.

– Он ничего не сказал.

– Мне кое-что сказал.

– О, Саймон, ты не говорил мне.

– Нет, потому что он взял с меня обещание не говорить. Но с ним все в порядке. Целиком и полностью, абсолютно. Я тебе это гарантирую.

То, что Сэм сказал, когда Саймон приехал той ночью, заставило его прослезиться: «Я рад, что был с папой, когда он только умер. Я как будто бы очень сильно повзрослел».

– Расскажешь мне когда-нибудь, – сказала Кэт.

– Нет. Никогда.

Ханна снова вернулась к ним.

– А нам уже не пора устроить пикник?

День был отличный. Они вышли на пикник, выпили чай, побегали друг за дружкой по склонам и в лесу, где кучами лежали листья и косые лучи вечернего солнца пробивались через голые верхушки деревьев.

Саймон так не расслаблялся и так хорошо не отдыхал уже много недель, и, глядя на свою сестру, он видел, что сегодня она впервые тоже смогла расслабиться, не волноваться о том, как бы быстрее попасть домой, не тревожиться, что может случиться. Все уже случилось. Теперь она жила с этим, но сегодня, казалось, даже ее скорбь дала ей передышку на этот один короткий час с небольшим. Ее грустные глаза стали ярче.

Семьдесят

Он закончил после двух. Было все еще солнечно, все еще тепло. Он отрезал себе четыре куска хорошего хлеба и сделал бутерброды – один с солониной, один с сыром и помидором. Он взял с блюда банан и пару пирожных с кремом. Сделал себе кружку чая и отправился со всем этим на улицу. У него там стоял дешевый пластиковый стол, прислоненный к стене, которая была обращена на юг. Алюминиевый стул с красным вышитым сиденьем. Он откусил бутерброд, откусил банан, откусил пирожное, отхлебнул чай и с приятно набитым ртом сел лицом к солнцу и, жуя, снова все как следует обдумал. В этот раз он должен все сделать правильно. Конечно, так и будет. Всегда было, всегда будет. Но он знал, что ему никогда, ни в коем случае нельзя становиться самоуверенным, дерзким, позволять себе допущения, отказываться от планов. Концом такого пути всегда были кирпичная стена и тупик.