Обезьяна и Адам. Может ли христианин быть эволюционистом?

В понимании Льюиса первые человеческие существа, в которых Бог вдохнул душу, были чем-то вроде добрых дикарей. В плане материальной культуры они могли уступать наиболее примитивным современным племенам, но в духовном отношении они стояли выше нас с вами. «Если бы райский человек мог появиться среди нас, мы бы восприняли его как всецелого дикаря, создание, подлежащее эксплуатации или в лучшем случае опеке. Только один-два самых святых человека взглянули бы второй раз на это голое, с косматой головой и медлительной речью создание, и спустя несколько минут бросились бы к его ногам»[87], – пишет Льюис. Это утверждение может шокировать тех, кто привык к святоотеческому пониманию рая, но оно выглядит закономерным итогом развития радикального натурализма западной схоластики.

Кажется, что все эти отчаянные попытки приспособить традиционное вероучение к естественнонаучным представлениям о человеческом прошлом проистекают из решительного нежелания увидеть грань между двумя принципиально различными состояниями мира – падшим и изначальным. Например, в Библии сказано, что Бог в раю свободно говорит с Адамом, Божественное присутствие ощущается там как вполне обыденная реальность: «и услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня» (Быт. 3: 8). Нигде больше в Ветхом Завете нельзя встретить описания столь тесной близости Бога и человека. Даже Моисей, не говоря уже об остальных представителях падшего рода человеческого, не может поддерживать непосредственный контакт с Богом: «лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых» (Исх. 33: 20). То есть, согласно Библии, непреодолимая дистанция появляется между Богом и человеком лишь после грехопадения, тогда как, по мнению теистических эволюционистов, эта дистанция существовала с самого начала: что общего может быть у Бога и звероподобного обитателя пещер?

И главное, теистический эволюционизм отбросил то единственное онтологическое последствие, которое схоласты и первые протестанты еще связывали с грехопадением. Я имею в виду смерть, «черный спутник, грех сопровождающий повсюду» (Д. Мильтон). Хотя Августин и его последователи предпочитали как можно меньше говорить о влиянии грехопадения на естественный порядок, в существовании смерти они все же видели важное отличие между раем и нынешней жизнью. «Возмездие за грех – смерть» (Рим. 6: 23), – говорит апостол Павел, и представители западного богословия волей-неволей с этим соглашались, хотя и считали бессмертие чем-то привходящим по отношению к животному телу первозданных людей: «нетленность наличествовала в человеке не согласно его природе, а была сверхъестественным даром Бога» (Фома Аквинский). По мнению схоластов, в состоянии невинности Бог сверхъестественным путем удерживал смертное естество человека от распада, а потом перестал это делать, и смерть вступила в свои законные права.

Но теистический эволюционизм уже без колебаний отрицает связь между смертью и отпадением от Бога. Например, Эрнст Фер, католический прелат и немецкий политический деятель, пишет в своей книге «Естественно-научное мировоззрение и христианская вера» (1974): «Райский мир не был иным, чем наш. Он даже был еще более опасным, ибо не носил характера мира культуры. Но переживался он райским человеком по-другому. Невинный человек иначе ощущал боль, чем согрешивший. Люди были свободными не от смерти, а от умирания, пока они были безгрешными, иными словами, пока они сохраняли общение с Богом». Согрешил бы первобытный Адам или нет, он все равно должен был умереть, будучи эволюционным потомком смертных живых существ. Максимум, изменилось его отношение к происходящему. «В объективно преходящем характере человеческой жизни грех ничего не изменил. То, что изменилось вследствие греха, касается образа переживаний. <…> Люди стали бояться смерти, ибо в смерти они стали бояться Бога»[88], – говорит Фер.

Все предшествующие 1500 лет западное богословие стирало границу между райской и падшей жизнью – и теистический эволюционизм стер ее окончательно. В учении о творении через эволюцию свойственная Западу многовековая тенденция преуменьшать онтологические последствия грехопадения достигла своей кульминации. Однако церковный Восток выработал альтернативное учение о первоначальном состоянии мира и человека, отталкиваясь от которого можно иначе взглянуть на эволюционный процесс. Прибегнем к восточным отцам Церкви – быть может, они подскажут нам более удачный вариант компромисса между религией и наукой, который не предполагает отказа от основных положений христианской веры. Ведь примирение, достигнутое ценой такого отказа, – это не компромисс, а капитуляция.

6. Восточные отцы Церкви о рае