Обезьяна и Адам. Может ли христианин быть эволюционистом?

Все сочинения, выдержки из которых были приведены выше, приходятся на IV век – начало V, так называемый «золотой век святоотеческой письменности», когда был заложен фундамент православного богословия. От учения об изначальном состоянии человека, сформулированного в эту эпоху, греческие отцы Церкви не отступали и в дальнейшем, ярким примером чему служит св. Максим Исповедник, крупнейший богослов VII столетия. Как и св. Григорий Нисский, он писал об отличиях «свойств человеческого тела, [бывших] в праотце Адаме до грехопадения, по отношению к ныне наблюдаемым и господствующим в нас»[108]. Св. Максим – как будто знакомый с современными теориями старения и метаболизма – отлично понимал, что человеческое тело в его теперешнем виде не совместимо с бессмертием и потому не могло существовать в раю.

Человек из мяса и костей обречен на смерть. Только радикальное преображение откроет ему путь к бессмертию. Св. Максим указывает, что если телесная природа не изменится, то «смерть сохранится навсегда», так как «составное тело всегда повреждается притоком пищи, развеиваемое потоком из-за природного взаимопротивостояния своих соков»[109]. Воскресение избавит человека от биологических, анатомических, физиологических особенностей, которые сейчас кажутся неотъемлемой частью его конституции. Вечную жизнь составят «не вдыхание воздуха и идущие от печени токи крови, но всецелый Бог», там не будет «признаков, составляющих свойство настоящей, состоящей из тления жизни» [110]. Но раз таким человеку предстоит стать, значит, таким он и был до грехопадения. Иначе получится, что всеблагой Бог почему-то сразу не сотворил человека настолько совершенным, насколько это было возможно. Поэтому св. Максим указывает, что в раю человек «не был разрываем противоположными друг другу и взаимоуничтожающими свойствами телесного состава, но был в состоянии гармонии без влаг и истечений… обладал другим, подобающим ему составом тела, состоящим из простых и непротиворечивых свойств»[111].

Св. Иоанн Дамаскин, автор «Точного изложения православной веры», первого компендиума по святоотеческому богословию, также отрицал, что до грехопадения у человека имелись плотские потребности. Адам, писал он, должен был наслаждаться «одним только сладчайшим плодом – созерцанием Бога, подобно тому как какой-либо иной ангел»[112]. Систематическая форма подачи материала, свойственная св. Иоанну Дамаскину, четыре столетия спустя послужила образцом для родоначальников схоластической традиции, так что Дамаскина позднее называли «Фомой Аквинским и Ломбардом греков». Но сходство здесь было чисто внешнее. В латинской Церкви, как мы видели, под влиянием позднего Августина получило распространение совершенно иное, грубо физиологическое представление о райской жизни, из которого затем выросло учение о творении через эволюцию.

Однако все же иногда влияние богословия Востока чувствовалось и в латинском мире. Самым значимым проводником восточной традиции на Западе стал уже упоминавшийся нами Иоанн Скотт Эриугена (ум. 877), уроженец Ирландии, большую часть жизни проведший при дворе Карла Лысого, правителя Западно-Франкского королевства. В то время как в IX веке на Западе мало кто мог похвастаться знанием греческого, Эриугена по заказу Карла берется за перевод на латынь «Ареопагитского корпуса» – мистико-богословских сочинений, приписывавшихся св. Дионисию Ареопагиту. В процессе этой работы Эриугена заинтересовался св. Максимом Исповедником и св. Григорием Нисским и также стал переводить их на латынь. Основной труд самого Эриугены, «Перифюсеон» («О разделении природы»), буквально переполнен цитатами из работ этих святых.

Подобно греческим отцам Церкви, Эриугена резко противопоставлял нынешнее состояние человека и догреховную жизнь: «мы не должны судить о человеческой природе по тому, как она явлена телесным чувствам и как она наказана за грехопадение, став осужденной рождаться в этот мир тленной и временной вещью через плотское совокупление по подобию неразумных животных»[113]. О первоначальном облике человека, согласно Эриугене, можно сделать вывод лишь исходя из обещанного ему равноангельского удела: «то тело, которое было сотворено при устроении человека в начале, было духовным и бессмертным, оно было подобно или идентично тому телу, каким мы будем обладать после воскресения. Мне трудно допустить, что тело могло быть тленным и материальным до того, как появилась причина тленности и материальности, то есть грех»[114].