Обезьяна и Адам. Может ли христианин быть эволюционистом?

Это не значит, что по мысли св. Ефрема воскресшие люди обратятся в бестелесных духов. Нет, каждый получит назад свое земное тело – но все творение примет совершенно иную конфигурацию, так что телесная природа выйдет за пределы нынешних трех измерений. В Евангелии сказано, говорит св. Ефрем, что в теле одного бесноватого умещался целый легион бесов – «но стократ чище и утонченнее оного станет тело праведников, когда восстанут и будут они воскрешены. Тело праведников уподобится духу, который может, когда хочет, расширяться и увеличиваться, а когда хочет – сокращаться и умаляться; когда сократится – может быть в одном месте, а когда расширится – быть повсюду»[182]. Человек – а вместе с ним и все остальные творения, без которых его нельзя себе представить, – станет как бы вездесущим и вечно пребывающим, уподобившись в некотором смысле Богу. Ограничения, присущие пространству и времени падшего мира, будут преодолены.

Как и для других восточнохристианских писателей, для св. Ефрема совпадение первоначального рая и грядущего Царства Божьего – это совершенно бесспорная истина, не нуждающаяся в каких-либо оговорках. В духовном гимне «О девстве» он пишет: «Христос пришел разыскать заблудшего Адама и вернуть его в рай в светоносных одеждах»[183]. В 11-й песне св. Ефрема о рае в конце каждой строфы идет рефреном: «благословен Властный Адама воззвать и возвратить его в рай»[184]. Воскресшие люди попадают в тот самый рай, откуда когда-то был изгнан Адам.

Как уже говорилось выше, богословы XX века, завороженные идеей прогресса, не слишком-то жалуют традиционное христианское представление об утраченной гармонии. Ведь, по их мнению, мир может развиваться только к лучшему. Так, по словам Юргена Мольтманна, «цель истории не заключается в возврате к первичному райскому состоянию… новое творение земли и неба в царстве славы превосходит все, что может быть сказано о творении в самом начале»[185]. Джеймс Бетьюн-Бейкер еще более категоричен: «не может стоять вопроса о восстановлении того, чего не было»[186]. Джон Хот также не верит в «совершенный мир, где мы были когда-то и куда мы, испытывая сильную ностальгию, стремимся вернуться»[187]. Но отказаться от веры в воскресение не решились даже современные богословы. Сложно переступить через категоричные слова апостола Павла: «если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна» (1 Кор. 15: 13–14).

Но если воскресшим человеческим телам предстоит измениться, то изменятся и законы природы, по которым эти тела существуют, следовательно, изменится и вся Вселенная, перейдя в иное, совершеннейшее состояние. Но раз такое состояние в принципе возможно, то разве не могла Вселенная пребывать в нем с самого начала? Если мы готовы увидеть рай на эсхатологическом горизонте нынешнего мира, почему бы не увидеть рай у себя за спиной? Если один конец мировой гиперболы приближается к вневременному совершенству, то почему бы не признать его той предельной величиной, от которой отдаляется второй ее конец? Вера в райский мир, где не было смерти, а звери не пожирали друг друга, не более «фантастична», чем вера в воскресение мертвых.

Тот же Юрген Мольтманн пишет, что в воскресении все, что на протяжении многих миллиардов лет появлялось и исчезало, будет возвращено Богом к жизни, чтобы навеки обрести свое место в гармоничном единстве творения. Но, может быть, нечто подобное имело место и до грехопадения – если угодно, в параллельном измерении, в другом пространственно-временном континууме, где люди и другие живые существа, ныне разделенные целыми эпохами, могли уживаться вместе, а звезды, давно потухшие в ходе развития нынешней Вселенной, светили бок о бок с теми, которым только предстоит засверкать. Иными словами, вместо того чтобы разворачиваться в пространстве и времени, реальность была дана целиком вся и сразу в каждой точке.

Святые отцы неизменно подчеркивали праздничность и доброжелательность первозданного мира. «Прежде нарушения [Божественной заповеди], конечно, все было послушно человеку… Земля сама собою приносила плоды… также не было на земле ни дождя, ни зимы»[188], – писал св. Иоанн Дамаскин. Или вот возьмем слова Бога, обращенные к падшему Адаму: «терния и волчцы произрастит земля тебе» (Быт. 3: 18). Для св. Василия Великого их смысл очевиден: «роза тогда была без шипов, впоследствии уже к красоте цвета присоединены терния, чтобы неподалеку от приятности наслаждения имели мы далекую скорбь, вспоминая о грехе»[189].