Объясняя постмодернизм

Для постмодерниста, напротив, интерпретация и исследование никогда не заканчивается реальностью. Язык связан только с языком и никогда с нелингвистической реальностью. По словам Жака Деррида, «факт языка – единственный, наверное, факт, который в конечном счете сопротивляется заключению в скобки»[301]. Это означает, что мы не может выйти за пределы языка. Язык – это «внутренняя», самореференциальная система, и нет никакого способа стать «внешним» по отношению к нему, хотя даже говорить о «внутреннем» и «внешнем» бессмысленно с точки зрения постмодернизма. Не существует нелингвистического стандарта, к которому можно отнести язык, и поэтому не может быть критерия для проведения различия между буквальным и метафорическим, истинным и ложным. Следовательно, деконструкция – это в принципе бесконечный процесс. Разоблачение не заканчивается даже субъективными убеждениями и интересами, поскольку «субъективное» противопоставляется «объективному», а это то различие, которое постмодернизм отрицает. А «убеждение и интересы субъекта» сами по себе являются социолингвистическими конструкциями, поэтому разоблачение одного фрагмента языка для выявления скрытого субъективного интереса может выявить лишь больше языка. А этот язык, в свою очередь, можно разоблачить, чтобы выявить еще больше языка, и так далее. Язык – это череда масок до самого конца.

Однако в любой момент времени субъект представляет собой особую конструкцию с определенным набором убеждений и интересов, и субъект использует язык для выражения и продвижения этих убеждений и интересов. Таким образом, язык является функциональным, и это подводит нас к риторике.

Аля модерниста функциональность языка дополняет его когнитивную способность. Человек наблюдает за действительностью перцептивно, формирует концептуальные представления о реальности на основе этих восприятий, а затем действует в реальности на основе этих перцептивных и концептуально-когнитивных конструкций. Некоторые из этих действий являются социальными взаимодействиями, и в некоторых социальных взаимодействиях язык выполняет коммуникативную функцию. В общении друг с другом люди рассказывают, спорят или иным образом пытаются передать свои когнитивные представления о мире. Таким образом, риторика – это аспект коммуникативной функции языка, относящийся к тем методам использования языка, которые повышают эффективность познания во время языкового общения.

А для постмодерниста язык не может быть когнитивным, потому что он не связан с реальностью, будь она внешним миром или собственным самоощущением. Язык – это не распознание мира, не различение истинного и ложного и даже не аргументация для подтверждения достоверности, обоснованности и вероятности. Соответственно, постмодернизм меняет природу риторики: риторика – это стратегия убеждения при отсутствии знания.

Ричард Рорти разъясняет это в своем эссе «Случайность языка». Рорти утверждает, что несостоятельность позиции реалистов показала, что «мир не говорит нам, какой языковой игры придерживаться», и что «человеческие языки являются человеческими творениями»[302]. Таким образом, функция языка заключается не в том, чтобы спорить с целью что-либо доказать или опровергнуть. Соответственно, заключает Рорти, он не пытается что-либо доказать или опровергнуть, когда он использует язык, пытаясь убедить нас в своем понимании «солидарности».

«В соответствии со своими собственными предпосылками, я не собираюсь предлагать аргументов против словаря, который я хочу заменить. Вместо этого я попытаюсь сделать более привлекательным словарь, к которому расположен, демонстрируя, как он может быть использован при описании разнообразных тем»[303].

Здесь речь идет о «привлекательности» языка при отсутствии знания, истины или аргументации.

По темпераменту и по характеру своей политики Рорти – наименее крайний из ведущих постмодернистов. Это видно по тому языку, который он использует в своем политическом дискурсе. Язык – это инструмент социального взаимодействия, а модель социального взаимодействия диктует, какой инструмент использовать в качестве языка. Рорти видит много боли и страданий в мире, а также много конфликтов между разными группами, поэтому язык для него в первую очередь является инструментом для разрешения конфликтов. С этой целью его язык подталкивает к «сочувствию», «чувствительности» и «толерантности», хотя он также замечает, что эти добродетели могут раскрыться только в пределах нашего «этноцентричного» положения, «на практике мы должны отдавать приоритет нашей собственной группе», пишет он, что означает, что «существует множество взглядов, которые мы просто не можем воспринимать всерьез»[304].