• И религия, и социализм начинались с всеобъемлющей картины мира, которую они считали истинной, но не основанной на разуме (разные пророки и Руссо).
• Обе мировоззренческие концепции были оспорены другими концепциями, основанными на рациональной эпистемологии (ранняя критика религии натурфилософами и ранняя либеральная критика социализма).
• И религия, и социализм ответили, что они могли бы соответствовать критерию разума (естественная теология и научный социализм).
• Тогда религия и социализм столкнулись с серьезными проблемами логики и доказательств (нападения Юма на естественную теологию и атаки Мизеса и Хайека на социалистические прогнозы).
• Обе мировоззренческие позиции, в свою очередь, ответили критикой разума и реальности (Кант и Кьеркегор; постмодернисты).
К концу XVIII века религиозным мыслителям стала доступна изощренная эпистемология Канта. Кант сказал им, что разум отрезан от реальности, и многие отказались от естественной теологии и с благодарностью использовали его эпистемологию для защиты религии. К середине XX века левым мыслителям были доступны изощренные теории эпистемологии языка, которые говорили о том, что истина невозможна, что факты нагружены теорией, что эмпирические данные ничего не добавляют к доказательству, что логические доказательства являются чисто теоретическими, что разум искусственен и бесчеловечен и именно чувства и эмоции – более надежные проводники, чем разум.
Таким образом, преобладание скептицизма и иррационализма в академической философии дало левым новую стратегию ответа на кризис. Любая атака на социализм в любой форме могла быть отброшена, а желание верить в социалистический идеал реанимировано. Те, кто принял эту стратегию, всегда могли сказать самим себе, что они действовали так, как, по мнению Куна, должны действовать ученые: вывести аномалии за скобки, отложить их в сторону и следовать своим чувствам.
Тогда, согласно этой гипотезе, постмодернизм является симптомом кризиса веры крайне левых. Постмодернизм – это результат использования скептической эпистемологии для оправдания личного рывка веры, необходимого для того, чтобы продолжать верить в социализм.
Однако, согласно этой гипотезе, постмодернизм невозможно объяснить исключительно превалированием скептической и иррационалистской эпистемологии в середине XX века. Тупиковое положение скептицизма и иррационализма еще не предвещает того, как скептицизм и иррационализм будут использованы в дальнейшем. Отчаявшийся человек или движение могут обратиться к этим эпистемологиям в качестве защитного механизма, но то, какой человек или движение окажутся в отчаянии, зависит от других факторов. В нашем случае таким отчаявшимся движением стал социализм. Но беды социализма сами по себе также не являются достаточным объяснением. Пока эпистемологический фундамент не заложен, любое движение, которое обратится к скептическим и иррациональным аргументам, будет просто подвергнуто осмеянию. Следовательно, необходимо сочетание двух факторов – широко распространенного скептицизма в отношении разума и кризиса социализма – для того, чтобы возник постмодернизм.
Но все же это навеянное философией Кьеркегора объяснение постмодернизма является неполным для описания постмодернистской стратегии. Для левых мыслителей, раздавленных провалами социализма, стратегия Кьеркегора дает оправдание, необходимое для веры в социализм, ставшей делом личной убежденности. Но для тех, кто все еще хочет продолжать бороться против капитализма, новая эпистемология предоставляет другие стратегии.
Переворачивая Фрасимаха
Пока мой рассказ касался постмодернистской субъективности и релятивизма, его левой политики и необходимости соединить эти две черты.
Если мое объяснение правильно, тогда постмодернизм можно было бы назвать
Изучая философию, человек может стать истинным приверженцем субъективизма и релятивизма. Соответственно, он может поверить, что разум является производным, что всем управляют воля и желание, что общество – это борьба соперничающих интересов, что слова – просто инструмент в борьбе за власть и что в любви и на войне все средства хороши.