Объясняя постмодернизм

Такова была позиция софистов 2400 лет назад. Единственным различием между софистами и постмодернистами было то, на чьей они стороне. Фрасимах представлял второе, более категоричное поколение софистов, приводящих субъективистские и релятивистские аргументы в защиту политического утверждения, что справедливость есть интерес сильнейшего. Постмодернисты, пришедшие после двух тысячелетий христианства и двух веков социалистической теории, просто переворачивают это утверждение: субъективизм и релятивизм истинны, с той разницей, что постмодернисты поддерживают сторону более слабых, исторически притесняемых групп. Справедливость для постмодернистов, в отличие от Фрасимаха, есть поддержка интересов слабых[312].

Связь с софистами переносит постмодернистскую стратегию от защиты религиозной веры к реальной политике (realpolitik). Софисты обучали риторике не как средству приближения к истине и знанию, но как методике выигрывать споры в беспорядочном мире каждодневной политики. Каждодневная политика – не то место, где можно преуспеть, закрывая глаза на происходящее. Скорее, она требует открытости новым реалиям и гибкости, позволяющей быстро адаптироваться к меняющимся обстоятельствам. Иногда эта гибкость может дойти до того, что правда или последовательность аргументации становятся неважны, и такая чрезмерная гибкость может рассматриваться и часто рассматривалось как часть стратегии достижения политического успеха. Здесь уместно вспомнить Лентриккиа: постмодернизм «не стремится найти основания и условия истины, но использует власть для социальных преобразований»[313].

Использование противоположных дискурсов как политическая стратегия

В дискурсе постмодерна истина открыто отвергается, а логика встречается как редкий феномен. Рассмотрим следующие пары утверждений.

• С одной стороны, любая истина относительна; с другой стороны, постмодернизм утверждает относительность истины как абсолютную истину.

• С одной стороны, все культуры одинаково заслуживают уважения; с другой стороны, западная культура – единственная культура, которая разрушительна и вредна.

• Ценности субъективны, но сексизм и расизм действительно пагубны.

• Технология вредна и опасна, но несправедливо, что одни люди имеют в своем распоряжении больше технологий, чем другие.

• Толерантность – благо, а господство – зло, но, если постмодернисты придут к власти, общественная справедливость будет обеспечена.

Мы можем заметить в таких утверждениях общую закономерность: субъективизм и релятивизм на вдохе, догматический абсолютизм на выдохе. Постмодернисты прекрасно знают о противоречиях, тем более что их оппоненты с удовольствием указывают на них при каждой возможности. И конечно, постмодернист может пренебрежительно ответить, цитируя Гегеля: «Это всего лишь аристотелевские логические противоречия», – но одно дело сказать так, а совсем другое – выдержать гегельянские противоречия психологически.

Таким образом, встает вопрос, какая чаша весов противоречий постмодернизма перевесит. То, что постмодернисты действительно привержены релятивизму, но иногда впадают в абсолютизм? Или то, что абсолютизм постмодернистских доктрин перевешивает, а релятивизм является риторическим прикрытием?

Рассмотрим еще три примера, на этот раз столкновения постмодернистской теории и исторического факта.

• Постмодернисты говорят, что Запад глубоко расистский, но они прекрасно знают, что именно Запад первым в истории положил конец рабству и именно там, где Запад навязывает свои идеи, расисты начинают защищать свои идеи более агрессивно.

• Они говорят, что Запад глубоко сексистский, но они хорошо знают, что именно западные женщины первыми получили право голоса, договорные права и возможности, которые до сих пор недоступны большинству женщин в мире.

• Они говорят, что западные капиталистические страны жестоки по отношению к своим более бедным гражданам, порабощая и наживаясь на них, но они очень хорошо знают, что бедные на Западе гораздо богаче, чем где бы то ни было, как с точки зрения материального благополучия, так и с точки зрения возможности улучшить свое положение.

Существует три возможности объяснить противоречия между релятивизмом и абсолютистской политикой.

1. Первая возможность говорит о том, что релятивизм первичен, а абсолютистская политика вторична. Как философы, постмодернисты защищают релятивизм, но как отдельные личности они верят в определенную версию абсолютистской политики.

2. Вторая возможность состоит в том, что абсолютистская политика является первичной, а релятивизм – это риторическая стратегия, которая используется для продвижения этой политики.

3. Третья возможность заключается в том, что релятивизм и абсолютизм сосуществуют в постмодернизме, но противоречия между ними не являются психологически существенными для тех, кто их ощущает.