Сандра передала ее мне, а я никак не могла унять дрожь в руках. И не сомневалась: сейчас кто-нибудь обратит на это внимание. Тогда я положила фотку на колени, а противно взмокшие ладони подсунула под себя. И с лицом тоже надо было что-то делать. Улыбнуться, что ли. Но губы не слушались.
– Кто мог подумать, что вот-вот произойдет нечто ужасное, – тихо проговорила Сандра, не сводя глаз с фотографии. – Ни намека, ничего… Я давно хотела спросить тебя… – глухо начала она. У меня засосало под ложечкой. – Про тот вечер…
– Вряд ли это ей по силам, – поспешила вмешаться мама, видя, как я побледнела. – Зои не любит говорить о той весенней ярмарке.
– Но это важно.
– По-моему, будет лучше, если мы просто посмотрим фотографии, – сказала мама. – Среди них наверняка есть очень милые.
– Почему вы тогда ушли? – упрямо продолжала Сандра, и, хотя она явно выпила, взгляд у нее был твердый.
– Я же вам уже говорила – мы пошли погулять, – слишком торопливо ответила я.
– Но почему?
– Вот какая симпатичная, – мама показала фотографию Макса, Арона и Фионы на горных велосипедах. – Просто очаровательно. Посмотрим еще какие-нибудь, – мама потянулась к фотографиям, но Сандра сгребла их все в кучу.
– Мне надо знать о последних минутах своего сына.
Я вскочила на ноги. Убежать, скрыться от этих расспросов! Сердце ломилось в ребра, точно пойманная птица в клетке.
– Я не могу, не могу. – Глаза наполнились слезами. – Тяжело говорить про это. Каждую ночь снится… Сил нет. Я так боюсь вспоминать, мне до сих пор кажется, будто…
– Тише, тише, детка. Успокойся, – сказала мама, а папа опустил руку на мою взмокшую спину.
Сандра покраснела, прижала фотографии к груди.
– Извините. Просто… Я не понимаю, почему вы ушли с ярмарки? В лес. Где вы там гуляли?
– Да нигде. Нам стало скучно, – соврала я. – Надоело. Вот и все.
– Если бы только вы не ушли, – пробормотала Сандра.
И вот тогда, Стью, я нетвердым шагом вышла из комнаты, будто бы налить себе чаю. Десять минут спустя я все еще таращилась на чайник, так что выключать его пришлось маме.
С любовью, крепко целую,
Дорогой Стью,
Все-таки я сказала Сандре, что не могу выступить на поминальной службе. Примчалась к ее дому, чуть не вышибла входную дверь и влетела в зимний сад, выкрикивая одно слово: «НЕТ!»
Сандра оторвалась от фотографий, прищурилась:
– Что?
– Нет. Просто нет, и все! – проорала я и даже покачала трясущимся пальцем у нее перед носом. –
С первым апреля, Стью!
Иногда по ночам я воображаю, что последние месяцы – просто розыгрыш. Лежу в темноте и уговариваю себя: это не со мной происходит, это чужая жизнь. Всего-то и надо дождаться полночи, и тогда, откуда ни возьмись, появится Сандра и закричит: «Ага, попалась!» И раздастся голос из гроба: «С первым апреля!» И я засмеюсь и буду смеяться, смеяться, пока слезы не польются из глаз. И тогда тюремщики отопрут двери, и ты, танцуя, выйдешь из камеры смертников, и на сердце у тебя будет так легко, как никогда прежде. А дома тебя встретит жена, и никаких тебе колотых ран.
Давай хоть на минуточку сделаем вид, что это возможно. Ты закрой глаза, и я закрою глаза, и станем мечтать об одном и том же. А над океаном наши мечты встретятся и озарят тьму между нами. Ты видишь это, Стью? Видишь сияние в кромешной мгле?
Я тоже не вижу.
Думаю, монахиня не придет к тебе на помощь. Я не нашла в интернете ни словечка про это. Наверное, я с самого начала не верила в успех, потому что меня нисколько не удивило, что она не стоит перед твоей тюрьмой с петицией, подписанной сотней имен. Наверное, я и не надеялась на счастливый конец. Но, по крайней мере, у нас есть мы. Еще несколько дней по крайней мере. Так выжмем из этого все возможное! И начнем там, где остановились: как мы с промокшими насквозь ногами, в хлюпающих башмаках вернулись в библиотеку.
Часть тринадцатая
Прежде чем проститься в вестибюле, мы обо всем договорились: сначала, в выходные, Арон потолкует с Максом, все ему объяснит; потом, в школе, я тоже с ним поговорю (я же не трусиха). Извинюсь и все такое. И мы с Ароном не будем торопить события и дразнить Макса, подождем, пусть переболеет, успокоится, а уж потом я смогу приходить к ним домой. К концу библиотечной смены я внушила себе, что Макс оправится примерно недели через две, а то и меньше, и выберет себе кого-нибудь из того полка девчонок, что сохнут по нему в школе.
– Что это ты такая веселая? – полюбопытствовала мама, когда я залезла к ней в машину.
Тряхнув кудрявыми от дождя волосами, я просияла:
– Очень плодотворная смена выдалась!
– Да ладно! Такой взгляд может означать только одно.
–
– Я, знаешь ли, помню, каково это быть молодой, – хмыкнула она. – Более или менее, во всяком случае. Ну и кто же он?
– Никто! – воскликнула я, покраснев до ушей.
– Славный, должно быть,
– Ни на кого я не отвлекаюсь.