Облава

Он с давних пор привык ладить с ней – и никогда не колебался и не терял времени, когда судьба оказывала ему знаки внимания. Шелудивый имел дело с разными женщинами; одни были старые и апатичные, другие молодые, но некрасивые; воспоминания о некоторых были настолько отвратительны даже ему, что хотелось вытеснить их из памяти чем-то другим. Чего у него никогда не было и чем именно поэтому ему страстно хотелось обладать – так это женщиной, которая не поддается, царапается, кусается и неистово защищается от мужчины, как от несчастья и позора. Ему иногда рассказывали о таких женщинах, о том, как трудно ими овладеть, и о том, как потом бывает хорошо; рассказывал и он, даже показывал царапины, но все это было вранье, и все знали, что он врет. Лишь однажды ему не сказали, что он врет, но на то были политические причины, – женщина, о которой он рассказывал, была партизанкой. А по сути дела с партизанками ему очень не везло, – взятых в плен или тотчас расстреливали, или передавали итальянцам в лагеря, другие же сразу попадали под защиту влиятельных родственников, кумовьев или друзей, которых всегда было достаточно.

На подъеме у моста Шелудивый придержал лошадей, чтобы посмотреть, не едет ли кто за ним. Убедившись, что дорога безлюдна и впереди и сзади, он совсем успокоился,

– никто не помешает, можно не торопиться, судьба устроила все так, как только она одна умеет. Посмотрев на болота, он узнал место, где под ним подломился лед, потом вспомнилось, как тащили его во сне два пса прямо к этому месту. Он дал лошадям перейти через мост, предпочитая, чтобы река отделила его от этих злосчастных болот.

В начале подъема на шоссе он остановил сани, связал уздечки так, чтобы лошади не тронулись с места, и улегся рядом с Недой.

Почувствовав на своем затылке его бороду и дыхание, Неда сначала не поняла, что это, хоть и было противно и становилось все противней.

Она приподнялась и, еще не открыв глаз, оттолкнула его.

— Ты чего толкаешься? – спросил Шелудивый.

— Отодвинь от меня, воняет тут что-то.

— Что воняет?

— Навоз и еще что-то.

— И ты не цветочек, сама знаешь, что не цветочек.

— Знаю.

Граф вспомнил четнический суд в Колашине, который скрасил ему много скучных осенних дней. Он сидел в натопленном помещении суда и слушал, как судят пойманных коммунистов и заподозренных в пособничество крестьян. В те дни он завидовал и председателю и прокурору и никак не мог решить, какой из двух должностей он отдаст предпочтение, когда после окончательной победы четников придет время награждать его за заслуги. Сейчас ему представилась возможность стать одновременно и одним, и другим, и даже третьим – зевакой-горожанином, который, разинув рот, все одобряет и хлопает в ладоши.

— Налицо явные и неопровержимые доказательства, –

сказал он, читая приговор со своих ладоней, – что обвиняемая совершала блуд с коммунистами и евреями. Тем самым она нанесла оскорбление королю и отечеству и одновременно подорвала устои закона, порядка и общественной морали. Содеянное преступление наказуемо по статье «второй», пункты «а», «б», «в», «г», «д» и «е», Закона о защите государства. Чье патриотическое сердце не заплачет горько от подобных оскорблений? Исходя из этого, я требую строжайшего наказания в назидание прочим...

Пра-а-а-вильно-о-о, долой, на виселицу-у-у!. » Принимая во внимание то смягчающее обстоятельство, что обвиняемая, по всей вероятности, была введена в заблуждение, суд решает уменьшить наказание, а именно, передать виновную на попечение уважаемому националисту Шелудивому Графу, который употребит все возможные меры для исправления морального облика обвиняемой. . «Правильно-о-о! Смерть международному коммунизму!»

Неда почувствовала, как из-под нее уходит земля. Сначала посыпались мелкие комья, потом отделились подкопанные камни и покатились, подталкивая друг друга. Она куда-то падала, кажется, в болото на самом дне пропасти.

Неда хватается за корни, за камни, но все, за что бы она ни ухватилась, либо обламывается, либо падает вместе с ней.

Нет больше тех, кто поддерживал ее, нет времени их позвать. От страха она поднимает голову, собирается с силами и садится.

Очнувшись, Неда смотрит на окружающий ее позабытый мир: конские хвосты, гора с чахлым кустарником, облака – все это возникает разом и сначала находится в движении, а потом становится на свои места, словно невидимые свидетели ее падения. Слышен лай, эхо голосов. Долина и река кажутся ей знакомыми – она давно знала, что умрет в такой вот мрачной долине. Все это длится несколько мгновений. Ее бьет лихорадочная дрожь, она словно качается на ее волнах, постепенно опускаясь все ниже и ниже. Потом все заволакивает туман с бегающими глазницами пустот. Из земли вдруг высовывается седая голова ее свекра – он кивает и щелкает челюстями:

«Щелк, щелк».

«Долго ты от меня ускользала, теперь уж не уйдешь!»

«Чего ты удивляешься? – слышит она сквозь туман. –

Ничего здесь нет особенного. И другие так».

«Что другие?. Что делали другие?»

«Легли и отдались. Потом и не узнаешь – все равно что прут по воде ударил».