— Пошла вон, шелудивая гадина, еще раз лизнешь, получишь кулаком по морде! Сверну тебе челюсть и выбью все твои гнилые зубы, так что потом не соберешь! Чего тебя жалеть? Кто ты мне? Я тебя звал сюда, такую? Убирайся в другое место, к тому, кто не сладит с тобой! А я еще могу, я еще плюнуть на тебя могу – видела! Убирайся на Лелейскую гору, там сейчас никого нет. И черта нет –
убили его вместо меня. И если Неда пойдет туда меня разыскивать, как в прошлый раз, пропадет, потому что...
Ладо вздрогнул и открыл глаза – вокруг пусто. Тишина стала гнетущей, он пополз на четвереньках, чтобы уйти от этого гнета, и едва осмелился подняться. Осознав свое одиночество, он даже прищурил глаза, будто оно ослепило его своим блеском, и оперся на винтовку. На снегу виднелись следы Шако, ветер лишь надкусил их – Ладо пошел по следам. Суставы окоченели, рана при движении болела
– он ускорил шаг, пытаясь согреться. Цепочка следов потянулась с горы на гору. В седловине между двумя горами цепочка вдруг оборвалась – точно сгинула. С той стороны начинался седой лес.
Должно быть, это лес, где берет начало Ибар, приток
Моравы, землянка где-то там, в лесу. Шако не дошел до нее. Где же он? Всего себя на следы извел. .
Внезапно Ладо остановился: в снегу, как мертвый, лежал Шако, шапка свалилась с головы, волосы рассыпались по снегу, лоб уткнулся в приклад.
— Шако, ты жив?
Тот вздрогнул, завертел налитыми кровью глазами и пробормотал:
— Жив... Кажется, я заснул.
— Ты помнишь, что мне обещал?
— Помню. Прости, пожалуйста, я сейчас,
— Хоть полпути мы прошли?
Он поднял веки и сказал:
— Тут где-то должен быть лес, а его нет. Сам не знаю почему.
— Лес перед нами. Землянка в лесу или за лесом?
— Нет, где-то тут близко.
Пошли. Им казалось, что они идут быстро, но они все время спотыкались и все больше выбивались из сил. Их увидел дозорный, выбежали люди из землянки. Ладо никого не узнавал, а его откуда-то знали все – называли по имени, о чем-то беспрестанно спрашивали и удивлялись, что он не отвечает. Их было много, и все походили друг на друга, как братья, лица настырные, зубы острые, голоса неприятные. Наконец всех перекричал Шако: «Погибли, нет их больше, земля...»
Вошли в землянку, а Шако все называл имена, от которых прошлое заколыхалось, вернулось и встало перед глазами. Ладо рухнул на утрамбованную землю возле мешка муки и котлов. На него больше никто и не оглядывался:
залетная птица, незваный гость – только в тягость. Ладо не удивился, он и самому себе был в тягость. От теплого воздуха, водоворота голосов, сетований и воспоминаний ему стало совсем плохо.
Прошло наконец и это, и воцарилась, точно мрак, мертвая тишина поражения. Утихли люди – пни на порубке в тумане, немое пустынное корчевье. Только старый
Йован Ясикич от горя не может найти себе места, бродит в тумане по корчевью – все его дети погибли. Согнулся, глаза мечут молнии – невыносимо ему смотреть на людей, которые вдруг превратились в пустынное корчевье. И, внезапно выпрямившись, он кричит:
— Что же это такое?. Что за мертвечина! Чему вы удивляетесь? Или вы думаете, даром выигрывают сражение? Те, кто погиб, знали, что даром это не дается. Они мертвы, им сейчас легко, а живым надо жить и продолжать их дело. Ну-ка, люди, вставайте, довольно плакать!
Снимайте с них обувь, облепите им ступни илом, не ровен час калеками останутся! Дайте им выпить чего-нибудь горячего с сахаром, раны надо осмотреть. Ну-ка, ну-ка, слезами и стонами не поможешь! Пусть каждый делает свое дело, а я возьмусь за свое!
Он взялся за гусли – это было его дело, – сел и провел смычком по струнам. Он заставил их рыдать вместо себя и всех других; заставил их прийти в ярость и захлебнуться от угроз и наконец заговорить ясным человеческим голосом:
VI
Тем временем Ахилл Пари, начальник карабинеров, в кожаной куртке и таких же штанах, мчал на мотоцикле с надетыми на колеса цепями, чтобы не скользить по скверным дорогам. С рассвета он искал трупы убитых коммунистов, а они, точно живые, все время от него ускользали.
У Рико Гиздича он ничего не узнал; Груячич, который даже не участвовал в боевых действиях, тоже не знал ничего. И только Алекса Брадарич навел его на след: Пашко
Попович, милиционер из Старчева, чудаковатый старик, собирал мертвых, но что с ними сделал – неизвестно...