Облом

– Ну ладно, знаком, иди с миром, – обращается он уже к Имамею, садясь на Гнедого и подтягивая на поводе отслужившего погоню коня. – Иди к товарищу своему, если он еще не добежал до Бугульмы. Иди и скажи: руки-ноги укоротим, сунетесь еще раз.

Имамей сидит на земле, хлопая кнутовищем по ладони. До него доносятся еще голоса уехавших русских.

– Ты в деревню поедешь или со мной? Я заверну к Дуплу, посмотрю, не увезли ли мой съемник. Мазанка совсем рушиться начала, понову отстроить хочу. Сегодня, если целы остатки, надо подвезти.

– Поехали. Здесь крюк-то сажен триста, – отвечает голос бородача.

– Стой! Я ружье оставил. Эх, голова!

– Ладно, подожди, я сам заберу.

Имамей видит, что бородач вернулся, быстро встает, наблюдает за ним. Тот спешивается, снимает ружье с сучка, делает шаг к лошади. И тут перед глазами мелькнул приклад. Удар пришелся по затылку. Теряя сознание Имамей осел на землю...

Он очнулся от тихого прикосновения чьей-то руки. Открыл глаза. Сквозь пелену увидел лошадь. Неужели русские вернулись? Может, хотят добить? Надо собраться с силой. Но что это? Лошадь совсем другая – саврасая, с красивым черным нависом. Хвост едва не достает земли. Показалось, наверное. Закрыл глаза. Видно, конец. Так и не довелось пожить по-человечески. Жил как собака, и смерть пришла собачья. Но рука снова коснулась лба. Пальцы мягкие, теплые. Он открыл глаза. Сознание вернулось. Сильная боль в затылке, правое ухо заложило. Во рту кисловатый вкус крови. Лошадь и вправду другая. Кто-то присутствует возле него. Превозмогая боль, повернул голову.

Перед ним на корточках сидит девчонка. Подол цветастого платья свисает с колен, волосы распущены, в руках косынка. В глазах больше тревоги, чем любопытства.

– Очнулся? – говорит она. – А я-то думала, людей надо звать.

Имамей упирается в землю локтем, садится, молча глядит на нее. Выходит, приехала вслед за мужиками. Вот ведь русская девчонка! Башкирка и та не всякая сядет верхом на лошадь, да чтоб простоволосая была.

– Ну как ты? – спрашивает она. – Давай-ка я полечу тебя. Ты по-русски говоришь?

Имамей молчит. Уперев большой палец в сомкнутые губы, склонив голову набок, смотрит на нее.

– Что ж ты молчишь?

Она встает, оглядывается вокруг.

– Подожди, здесь внизу ручей. Я смочу платок.

Она уходит и скоро возвращается. В руках мокрая косынка и кулек из лопуха. Воды принесла.

– Пей.

Он, поддерживая ее руку, отпивает несколько глотков, остатки воды выливает на ладонь, прикладывает ее ко лбу.

– Подожди, я сама. У меня ловчей получится.

Она осторожно вытирает ранку на подбородке. Косынка окрашивается в алый цвет. Когда притронулась к затылку, он не выдержал, тронул ее руку.

– Потерпи чуток. Потерпи, джигит. Потерпи – батыром будешь.

Она вытерла запекшуюся кровь на виске, тронула еще раз подбородок, стала растирать пропитанный кровью ворот рубахи.

– Может, снимешь рубашку? В холодной воде, пока не высохла, кровь-то отмоется. Сними рубашку.

Имамей мотает головой, смотрит себе под ноги. Непривычна парню женская забота.

– Снимай, снимай. Не стесняйся.

Она уже настойчивей тянет за рукав. Он нерешительно стягивает рубаху через голову, комкает ее в руках. Она от неожиданности умолкает и уже не скрывает удивления: то, что было незаметно под одеждой, обнажилось выпуклыми валунами мышц; грудь, как ступа, перетянутая в основании стальной лентой, удавлена в конусе живота ремнем.

– А ты и есть богатырь, – тихо говорит, забирая рубашку.

Отстирав рубаху в ручье, возвращается, хочет повесить ее на сучок: пусть подсохнет на солнцепеке. Но парень берет рубашку, надевает ее.

– Ну да и ладно. На теле-то выветрит быстрее. Видишь как? Совсем другое дело. Прямо на свиданку теперь можно идти.

Помолчав, спрашивает:

– Как тебя звать?

Парень поднимает голову, смотрит ей в глаза.

– Имамей.

– Имамей, – повторяет она. – А меня Настей зовут. Настя. Слышал такое имя?

– Настя, – повторяет он, кивая.

Глаза ожили. Смотрит, будто хочет что-то сказать. Но вдруг поворачивает голову, прислушивается, начинает что-то отыскивать глазами в траве. Наклонился, подобрал. Кнут. Короткое массивное кнутовище, обитое ременной лентой, плетеный, толстый в основании, с жидким, как ивовый прутик, окончанием хлыст. Снова прислушивается, Настя молча смотрит в том же направлении. Послышались шаги. Из-за куста появляется голый, как колено, череп. Глубоко посаженные в глазницы темные зрачки. Что-то страшное, не дай бог увидеть такое ночью. Девчонка невольно подается к парню, встает за его плечом.

– Это я, – говорит череп.

– Куркма, – трогает за плечо оробевшую девчонку Имамей. Не бойся, мол. – Ыщтапан, – показывает он на неожиданного пришельца глазами.

– Не обижаешься ли, Имамей? Я не думал, что ты отстанешь. Избили тебя, смотрю... А ты кто? – обращается тот уже к Насте.

Она молчит.

– На лошади, смотрю. Должно, тоже была в погоне.

Помолчал.

– Слушай меня, девка. Парень здесь не виноват. Он очень добрый, потому и согласился помочь мне. Но и я не вор.

Вновь помолчал и уже строже продолжил: