Обман

Задираю покрывало, вздыхаю и переворачиваюсь лицом в подушку. Первый раз в жизни я напилась до состояния, когда даже не смогла снять платье. Теперь понятно, почему мне всю ночь снились баварские колбаски.

Протягиваю руку, чтобы нащупать на тумбочке телефон, но вместо него нащупываю что-то похожее на книгу. И часы. И какие-то металлические штуки.

Ладно, нужно брать себя в руки и хотя бы попытаться сесть.

С третьей попытки у меня это получается, но вот комната… какая-то не то, чтобы моя.

У меня в жизни не было такого скучного серого постельного белья. И тумбочка у меня светлая, а не темно-коричневая. Ну и Пелевин с закладкой из заколки для галстука — это точно не мое. Не то, чтобы я не любила современную отечественную прозу, но она явно не для меня.

Ну и на закуску: мужские часы и запонки.

— Добро утро, адская козочка, — слышу до ужаса довольный мужской голоси медленно поднимаю голову.

Червинский стоит в дверях, грубо говоря, почти в чем мать родила. Потому что вот эти микроскопические шорты… В общем, абсолютно понятно, что трусы под такие не надевают.

— Что я делаю в твоей постели? — спрашиваю я, нарочно закрывая глаза одеялом.

Нечего на него пялится, подумаешь, смуглые мускулистые ноги, пресс и торс.

Да у меня таких… целый инстаграм! И получше есть.

— Ты тут спала, — говорит Червинский и подло сдергивает с меня одеяло. — А теперь у тебя «очень доброе утро».

— У нас был секс? — спрашиваю я, на этот раз пряча лицо в ладонях.

Нет, вселенная, пожалуйста, не поступай так со мной! Провести ночь с мужчиной и не вспомнить об этом на утро — это все равно, что идти ужинать в десять вечера, потому что в семь уже нельзя.

— Ну… знаешь, ты была очень настойчива, требуя у меня немедленно увеличить популяцию человеком на Матрену Марковну и Тихона Марковича. Становилась такой ненасытной русской женщиной. Я еле отбился грифом от штанги.

— Ты шутишь? — стону я, безрезультатно пытаясь завернуться хотя бы в простыню. Она у него что — к матрасу приклеена?

— Совсем не шучу, Молька. И, кстати, — он подходит впритык, бросает взгляд на часы на тумбе и заявляет: — Через полчаса приедут мои родители. Так что у тебя почти нет…

Звонок в дверь обрывает его на полуслове. Марик разводит руками.

— Мама любит приехать пораньше. Поэтому, красавица моя, давай-ка ускоримся.

То, что происходит потом, заслуживает отдельной сцены в фильме «Пила».

Потому что Червинский в буквальном смысле перебрасывает меня через плечо, несет в ванну, ставит в душевую кабинку и со словами «Надеюсь, ты сделала глубокий вдох» до упора откручивает вентиль холодной воды.

Я его убью.

Мне нужно несколько секунд, чтобы перевести дыхание, давясь, проглотить крепкие русские слова — единственные адекватные звуки, которые я могу издавать в этой ситуации.

С другой стороны, если альтернативой… гмм… бодрящему душу, было бы нелицеприятное знакомство со свекровью, то не такой уж Марик и засранец.

Тьфу ты, что у меня в голове?! Какая свекровь?

Я фыркаю от льющей в нос и глаза воды, наощупь нахожу вентиль и подбираю комфортную для себя температуру. Только потом с трудом выбираюсь из мокрой тряпки, которую больше в жизни не надену, потому что прямо сейчас выброшу в мусорное ведро.

Пусть Червинский делает с ней, что хочет — хоть за балкон вывешивает без всяких свидетельств нашей «первой брачной ночи».

Но, кстати, раз уж Червинский сам меня сюда затолкнул, посмотрю, чем этот позер наводит марафет. Он же у нас метросексуал, не удивлюсь, если у него в ванной две полки: одна для своих баночек и тюбиков, а другая завалена всякими женскими мелочами, чтобы его подружка было комфортно приводить себя в порядок до и после «страстной ночки».

Но, облом.

У него тут всего одна полка, и на той — стандартный набор: пена для бритья, шариковый дезодорант, гель для душа и шампунь. Отдельно лежит дорогая электробритва. В стаканчике с зубной пастой всего одна зубная щетка.

И даже женского ультракороткого халатика нет.

Ну и в чем мне выходить?

На сушилке пара полотенец размера «набедренная повязка» и даже если каким-то чудом удастся соорудить из них устойчивую конструкцию, даже я не настолько безумна, чтобы в таком виде показываться перед практически посторонней женщиной. Которая думает, что я — невеста ее любимого сына.

— Вера, я оставил кое-что на ручке, — слышу голос Червинского за дверью, и так спешу выбраться из душа, что чуть не падаю, но успеваю кое-как зацепиться за раковину.

Правда, грохот устраиваю все равно знатный, и Бабник даже не скрывает едкий смешок. — Пить надо меньше, красавица моя. Воспитывать тебя и воспитывать.

Вообще, я не пью. Только по праздникам или с подружками, когда есть повод.

Но ведь и набраться в стельку тоже бывает нужно. Особенно когда тебя — карьеристку и холостячку — за пять минут женят, обвешивают гроздьями детей и превращают в домохозяйку.

— Червинский, просто на всякий случай — пошутили и хватит.

Тишина. Ушел? Можно без опаски открывать дверь?