Обман

Странно было слышать, как три сотни человек одновременно шепотом произносят одни и те же слова, точно исходившие из глубин земли. Элиза встала. Черный мужчина – очень черный – шел по сцене. Его курчавые волосы были белыми, аккуратными и покрывали заднюю часть его черепа, у него была редкая борода, но тоже аккуратная, торчащая, как у приходского священника. Да и сам он, по правде сказать, смахивал на священника, все в нем было аккуратным, выверенным, черным: сюртук, жилет, галстук, цилиндр в руке – и резко оттенялось высоким сильно накрахмаленным белым воротником. Двигался он несколько скованно, словно превозмогая боль. Дойдя до своего стула, он замер, и теперь, когда его можно было внимательно рассмотреть, оказалось, что его сюртук был на размер ему великоват, мятый и потертый на локтях, и его пальцы были морщинистыми, суховатыми и пепельно-серыми. И поля цилиндра были обтрепанными по краям. Держался он с достоинством – вот точное слово. Но достоинство его было сильно потрепанным, посему требовалось постоянно за ним следить и оберегать. И в этом, как можно было предположить, заключалась роль юнца, который вырос у локтя старика и помог ему опуститься на стул. Юнец тоже был негром, но с более светлой кожей. Его весьма примечательные волосы – столь же густые у него, сколь редкие у Богла – были зачесаны в два треугольных клина, передний – торчавший кверху, и задний – торчавший книзу. Явно сын: у обоих были узкие, как у азиатов, глаза. Но если хитроватые глаза Богла казались чужеродными на фоне его невозмутимого и загадочного лица, то глаза мальчишки молнией стреляли по залу. Выражение, словно соскользнувшее со страниц романа Уильяма! Но она не могла придумать лучшего описания.

– Говори, Богл! Ты его знаешь! Мы верим тебе, Богл!

Потом Элиза так и не смогла понять, подействовало ли на нее настроение толпы или некое таинственное завораживающее свойство внешности Богла. Но она приподнялась на цыпочки, пытаясь получше рассмотреть сцену. Ей показалось, что еще ни разу в жизни ее не разбирало такое сильное любопытство и желание вслушаться в слова говорившего. Но пока еще в зале царила кутерьма, Богл-сын сбежал со сцены и быстро вернулся с главным действующим лицом нынешнего мероприятия – самим Претендентом. Он оказался человеком-горой! Короткая бородка на подбородке вроде бы еще больше поредела, словно уступив давлению новых лишних килограммов, которые он набрал со времени последней фотографии, и пуговицы на его сюртуке с трудом держались на ткани под напором объемного туловища. По залу пробежал вздох изумления. Элиза не сразу поняла, что таким образом собравшиеся выражали свое безоговорочное одобрение, если не благоговение. Ибо всем хотелось открыто проявить свою радость от того, что «сэр Роджер пребывает в прекрасном настроении» и, судя по его виду, ест и пьет от души, и вообще живет в свое удовольствие, как поступил бы любой другой на его месте. А почему бы нет? Он, испытавший так много трудностей в жизни, став жертвой чудовищной лжи, распространявшейся нечистоплотными писаками и моралистами, сговорившимися растоптать этого весельчака, любителя пива, этого народного аристократа – сэра Роджера. В конце концов, парень просто хотел получить то, что принадлежало ему по праву. И если это не справедливость, то что же тогда? Бурные аплодисменты волной прокатились по залу. То и дело раздавались крики: «Богл!» и «Тичборн!» – точно перезвон колоколов. Но это не возымело никакого действия на старика Богла: он остался сидеть. Его лицо сохраняло непроницаемое выражение – непроницаемое, потому как оно было таким, – и по всему было видно, что ему нечего скрывать и незачем что-то скрывать под маской. Он был в замешательстве, чем и доказывал свою честность. Кого-то он напомнил Элизе. Френсис! Это просто смешно! И тем не менее – Френсис. Она тоже не надевала масок – и поэтому ее было почти невозможно понять.

25. Претендент