Обман

Барбара ухватилась за последние сказанные им слова:

– Так он был белым? Тот, второй гомосексуалист? Он был англичанином?

– Возможно. А возможно, и немцем, датчанином, шведом. А возможно, и норвежцем. Я этого не знаю. Но он был не цветным, это верняк.

– И Кураши понял, что вы его видели?

– И да, и нет. Он заметил меня, но не знал, что я видел, как он склеил своего партнера. Вот когда он увольнял меня, я сказал ему, что видел весь их спектакль. – Тревор положил книгу про пауков туда, где она прежде лежала. – Я думал, что имею кое-что против него, понимаете? Ну, что он не посмеет уволить меня, если будет знать, что я могу шепнуть старику Акраму, что его будущий зять трахался с белыми мальчиками в общественном сортире. Но он все отрицал, этот Кураши. Он лишь сказал, чтобы я не надеялся остаться работать на фабрике, раз поливаю его грязью. Акрам не поверит мне, сказал он, и я вылетел с фабрики Малика и остался без работы. Поначалу работы на пирсе у меня ведь не было. А мне позарез нужна была работа, поэтому я заткнул себе глотку. Вот и вся история.

– Так вы никому об этом не сказали? Ни мистеру Малику? Ни Муханнаду? Ни Сале? – Что касается последней, Барбара не сомневалась, что та пришла бы в ужас, узнав, что ее будущий супруг предавал ее и ставил под вопрос честь всей их семьи. К тому же, это, несомненно, бросило бы тень на всю азиатскую общину, не так ли? Надо бы обсудить это дело с Ажаром, подумала она.

– Это мои показания против него, так ведь? – спросил Тревор. – Ведь его же не застукали на месте преступления – ни полиция, ни кто-либо другой.

– Да, не застукали. К тому же и вы ведь не знаете наверняка, что он в тот день делал в туалете.

– Лично я не ходил и не проверял, что он там делал, если вам это интересно знать. Но ведь я не совсем слабоумный, верно? Каждый знает, что этими туалетами испокон веку пользуются геи. Поэтому, если два парня идут туда и не выходят оттуда через то время, которое нужно для того, чтобы пописать… Ну… да вам и самой все ясно.

– Ну, а мистеру Шоу вы рассказывали об этом?

– Я же сказал, что никому ничего не рассказывал.

– Как выглядел тот, второй, парень? – спросила Барбара.

– Не знаю, парень как парень. Загорелый. В черной бейсболке козырьком назад. Не высокий и не толстый, не типичный гомик. Я хочу сказать, по его виду это незаметно. А, да, вот еще что. У него была проколота губа и с нее свешивалось кольцо. Небольшое золотое колечко. – Тревор недоуменно пожал плечами. – Господи, – произнес он с иронией, трогая пальцем паука, вытатуированного на его шее, – и как только иные парни не уродуют себя.

– Гомосексуализм? – переспросила Эмили. В ее голосе слышался явный интерес к только что услышанной новости.

Барбара нашла ее в дежурной части, где она обычно проводила ежедневные встречи с членами оперативно-следственной группы и приданными ей полицейскими. Барлоу записывала на фарфоровой доске намеченные мероприятия и имена тех, кому поручалось их выполнение.

Барбара знала, что после того, как Эмили побывала на фабрике, два детектива были откомандированы в компанию «Горчица и пряности Малика», где проводили поголовный опрос работающих. Они должны были найти информацию, которая могла бы вывести полицию на врага Хайтама Кураши. Последняя новая подробность об убитом, добытая Барбарой, была бы для них неоценимой, и руководитель следственной группы не стала тратить время на то, чтобы ходить от двери к двери и затем передавать эту информацию с полицейской почтой, в работе которой нередко случались сбои.

– Оповести их первыми, – приказала она Белинде Уорнер, работавшей за компьютером в соседней комнате. – Когда они позвонят, сообщи им, но Христа ради, попроси их пока держать эту информацию при себе.

Затем она вернулась в комнату для совещаний, достала фломастер, сняла с него колпачок и присела к столу, на котором лежала фарфоровая доска для записей. Барбара уже доложила ей о работе, проделанной за день: рассказала о встрече с Конни и Рейчел Уинфилд, а также о неудавшейся попытке подтвердить рассказ Сале про то, как та бросила с пирса золотой браслет. Слушая ее, Эмили кивала головой и делала заметки на фарфоровой доске. Все то время, пока Барбара говорила, она молчала, и только когда услышала версию о предполагаемой гомосексуальной ориентации Кураши, отреагировала на нее.

– А как мусульмане относятся к гомосексуализму? – Эта фраза была произнесена столь категоричным тоном, что сразу стало ясно: она включена в перечень вопросов, подлежащих немедленному выяснению.

– Понятия не имею, как они к этому относятся, – ответила Барбара, – но чем больше я думала по пути сюда о его гомосексуализме, тем менее вероятной мне казалась связь между ним и убийством Кураши.

– Это почему же? – Эмили подошла к одной из висевших на стене досок для объявлений. На ней были укреплены фотографии убитого, и она стала внимательно изучать их, словно искала на них подтверждения сексуальной ориентации Кураши.