Обман

– Сегодня днем моему брату сообщили об этом в полиции, – ответила Сале.

Еще одна продолжительная молчаливая пауза. Во время нее она слышала, как он дышал, и так же, как при предыдущей паузе, пыталась понять, о чем он думает в промежутке между ее словами и своим ответом.

Наконец Тео заговорил.

– Мне очень жаль, что он умер. Я очень опечален самим фактом его смерти. Но я не могу притворяться, что опечален тем, что ты не выйдешь замуж в нынешний уик-энд. Сале, я хочу поговорить с бабушкой. Я хочу рассказать ей все от начала до конца. Я понимаю, что почти теряю тебя, но как только мы завершим работу над проектом реконструкции и приступим к его выполнению, она успокоится; вот тогда-то я и поговорю с ней.

– И какой же ты хочешь ее видеть? Успокоенной? Ты думаешь, что, будучи успокоенной, она, когда ты будешь нас знакомить, возможно, не обратит внимания на то, что цвет моей кожи для нее непереносим?

– Я этого не говорил.

– Так ты, что, вообще не хочешь нас знакомить? А может, ты надеешься на то, что этот проект для города угробит ее? Тогда ты получишь ее денежки и станешь свободным.

– Нет! Прошу тебя! Выслушай меня.

– У меня нет времени, – ответила Сале и положила трубку.

Как раз в этот момент Юмн вышла из гостиной в прихожую, где на столике возле лестницы стоял телефон. Золовка тогда смотрела на нее с таким подозрительно-фальшивым беспокойством, что Сале была уверена в том, что Юмн слышала то, что говорила она.

– Ой, боже милостивый, телефон просто не умолкает с того момента, как мы узнали о судьбе несчастного Хайтама, – залопотала Юмн. – Как хорошо, что близкие друзья наперерыв спешат выразить сострадание и сочувствие молоденькой новобрачной нашего бедного Хайтама. Но ведь она практически и не была новобрачной, наша маленькая Сале. Ей не хватило всего нескольких дней. Но ведь дело не в этом. Ее сердце должно утешиться тем, что так много людей любили нашего Хайтама, а значит, любили и ее. – Глаза Юмн смеялись, а на лице было выражение глубокой погребальной скорби.

Сале быстро отвернулась от нее и пошла к матери, слыша за спиной негромкий смех Юмн. Она знает, подумала Сале, но знает не все.

И вот сейчас, лежа в кровати, она открыла глаза, чтобы посмотреть, передает ли фонарик с улицы свои, предназначенные ей, сигналы. Вспышка, вспышка, световая пауза, темнота. Вспышка, вспышка, световая пауза, темнота. Он все еще ждал ее ответа.

Я сплю, Тео, мысленно сказала она ему. Иди домой. Иди к своей бабушке. Сейчас все это уже не важно, ведь несмотря на все, что ты говорил – гордый тем, что мы любим друг друга, и безразличный к тому, как отнесется к этому твоя бабушка, – я все равно не смогу прийти к тебе. Ведь по сути ты такой же, как Рейчел. Для тебя свобода – это некое проявление своей воли, некое логически обоснованное осознание твоих потребностей и желаний, которые ты и стремишься исполнить. Но для меня свобода – это нечто иное. И если я буду следовать своим принципам, а ты – своим, мы оба погибнем. А когда люди, любящие друг друга, видят себя и весь окружающий их хрупкий мир в руинах и обломках, любовь сразу улетучивается и ее место занимает стыд. Так что, Тео, иди лучше домой. Прошу тебя, иди домой.

Она повернулась спиной к настойчиво мигающему световому посланию, но все равно видела его отраженным в зеркале, висевшем на противоположной стене. И, глядя на световые вспышки, она вновь вспомнила все: как спешила через сад навстречу ему; его руки, протянутые к ней; его губы на ее губах, на ее шее и на плечах; его пальцы, перебиравшие ее волосы.

Из ее памяти выплыло и другое: волнующее ожидание встречи, скрытность и таинственность; обмен одеждой с Рейчел, чтобы ее не узнали в темноте на Балфордской яхтенной пристани; торопливая переправа через Уэйд во время прилива, но не на прогулочном катере Шоу, а на маленькой лодочке, взятой на несколько часов на лодочной станции; костер в неглубокой впадине на Конском острове, в который они подбрасывали выброшенные морем щепки; порывы ветра, с завыванием проникающие сквозь высокие заросли прибрежной травы, дикой лаванды и портулака.

У него был с собой радиоприемник, и когда они начали говорить, звучавшие из него мелодии создавали как бы фоновое музыкальное сопровождение, подобно тому, как это бывает в фильмах. Они тогда сказали друг другу все то, что время и различие их положений сделало для них недоступным, искренне удивляясь и восхищаясь тому, как много нужно рассказать для того, чтобы узнать человека. Но ни у него, ни у нее не хватило ума, чтобы понять, как легко разговор с человеком приводит к влюбленности в него. И ни он, ни она не осознали того, что влюбленность приводит к страстному желанию, которое только усиливается от того, что его необходимо сдерживать.

Несмотря на все то, что произошло в последние несколько месяцев и в последние несколько дней, Сале все еще чувствовала прежнее желание. Но они не виделись. Она не могла бы смотреть ему в глаза. Она не хотела увидеть в его лице то, что могло бы – а это наверняка случилось бы – выдать его страх, его боль или его отвращение.