Обман

Внезапно все, что касается Таймуллы Ажара и его дочери, стало для нее важным. Среди разрозненных загадочных эпизодов, из которых начала складываться общая картина, был день рождения Хадии, на который в качестве единственного гостя пригласили Барбару; мать девочки якобы уехала в Онтарио, но никогда не напоминала о себе ничем, даже таким пустяком, как поздравительная открытка в день рождения единственной дочери; отец, никогда ни словом не обмолвившийся о жене, никогда не говоривший с девочкой о ее матери, кроме тех случаев, когда дочь заставляла его; отсутствие видимых свидетельств того, что в их квартире на первом этаже проживала в обозримом прошлом взрослая женщина. Ни пилки, ни лака для ногтей, ни косметички, ни шитья, ни вязания, ни журналов «Вог» или «Элль»[124], никаких намеков на хобби типа развешанных по стенам акварелей или цветочных композиций. Да и жила ли Анджела Уэстон – мать Хадии – когда-либо в Эстон-Виллас? – подумала Барбара. А если нет, то сколько времени намерен Ажар внушать дочери, что «мама на отдыхе», вместо того чтобы сказать ей правду, состоящую в том, что «мама давно в бегах»?

Барбара подошла к окну туалетной комнаты и посмотрела на расположенную внизу небольшую парковку. Детектив Билли Хониман сопровождал свежевымытого, причесанного и переодетого Фахда Кумара к патрульной полицейской машине. Она увидела, как к ним подошел Ажар. Он заговорил с Кумаром. Хониман попросил его отойти прочь и посадил своего пассажира на заднее сиденье. Ажар пошел к своей машине и, когда Хониман тронулся с места, поехал за ним в открытую, не таясь. Он, как и обещал, пришел, чтобы сопровождать Фахда Кумара до дома. То есть он делал то, что намеревался сделать. Человек слова, подумала Барбара. Фактически, он человек более чем одного слова.

Она вдруг вспомнила его ответ на ее вопрос о его национальной традиции. Барбара своими глазами видела, как и с чем они обращаются к нему. Он был изгнан из семьи, как, по его словам, мог бы быть изгнан Кураши, если бы его гомосексуализм перестал быть для его семьи тайной. Таймулла был изгнан из семьи, которая не признает рождение его дочери. Они – отец и дочь – живут, словно на необитаемом острове. Нет ничего удивительного в том, что он очень хорошо понимает и способен объяснить, каково быть изгнанным из семьи.

Барбара обдумывала все это, стараясь держаться в рамках рационального мышления. Но она не задумывалась над тем, что информация об этом пакистанце означает лично для нее. Она внушала себе, что лично к ней эта информация не имеет никакого отношения. Ведь у нее, в конце концов, нет никаких личных взаимоотношений с Таймуллой Ажаром. Нет, если говорить правду, но ведь она, считаясь подругой его дочери, играет определенную роль в ее жизни, но вот что касается того, как определить свою роль в его жизни… Тут у нее вообще нет никакой роли.

И все-таки она не могла понять, почему сама она, узнав о том, что он бросил жену с двумя детьми, чувствовала себя так, словно ее предали. Возможно, решила Барбара, что именно так чувствовала бы себя Хадия, если бы узнала правду. Да, но такое вряд ли возможно.

Дверь туалета внезапно распахнулась, и Эмили, торопливо войдя внутрь, устремилась к одному из умывальников. Барбара поспешно загасила сигарету, ткнув ее в подошву кроссовки и незаметно выбросив окурок в раскрытое окно.

Эмили скривилась и сморщила нос.

– Господи, Барб, ты все эти годы травишь себя этим поганым дымом?

– А я никогда и не отказывалась от этой привычки.

Открыв кран, Эмили обильно смочила водой бумажное полотенце и приложила его к затылку и шее, либо намеренно, либо по рассеянности не обращая внимания на то, что струи воды, текущие у нее по спине, насквозь промочили футболку.

– Фергюсон, – злобно выдохнула она, словно имя ее шефа было нецензурным ругательством. – Через три дня у него отчет о работе помощнику начальника полиции. Он ожидает, что арест подозреваемого по делу Кураши произойдет еще до того, как его вытащат на ковер. Премного благодарю, ведь он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь мне хоть как-то продвинуть расследование. Он только и грозил, что подключит к расследованию этого придурка Ховарда Присли, а сейчас представляет дело так, будто я на каждом шагу опираюсь на его направляющую руку. Спит и видит, как бы сорвать аплодисменты, когда мы арестуем виновника и избежим при этом массовых беспорядков и кровопролития. Черт возьми! Как я презираю этого типа. – Намочив под струей ладонь, Эмили провела ею по волосам, а затем повернулась к Барбаре.

Самое время, объявила она, заняться горчичной фабрикой. Она уже обратилась к мировому судье с просьбой выписать ордер на обыск и ждет, что он вот-вот прибудет. По всей вероятности, он, так же как и Фергюсон, обеспокоен тем, чтобы завершить дело, не доводя до новых беспорядков на улице.