Обман

Облегчение Сале почувствовала лишь на мгновение, когда была с Рейчел. В тот момент, когда подруга объявила: «Я съездила туда и все уладила», Сале почувствовала, что с плеч у нее свалилась гора, почувствовала такую легкость, что казалось, вот-вот поднимется в воздух. Но когда выяснилось, что «съездила» и «все уладила» касаются покупки квартиры, в которую Сале никогда не переедет, отчаяние, еще более горькое, чем прежде, навалилось на нее. Рейчел была ее единственной надеждой на избавление от явного греха, совершенного против религии и против семьи; единственной надеждой на то, что все сохранится в тайне и будет сопряжено с минимальным риском. Но вот теперь Сале знала, что ей самой предстоит искать выход из этой ситуации. А она даже не могла себе представить, с чего начать.

– Сале? Сале?

Она повернула голову туда, откуда услышала свое имя, произнесенное тем же задыхающимся голосом, каким обычно он окликал ее в те ночи, когда они встречались в грушевом саду. Справа от нее стоял Тео, направлявшийся в бабушкину палату; в одной руке он держал запотевшую банку кока-колы.

Она, машинально протянув руку, сжала пальцами висевший на груди кулон, словно желая скрыть камень от него и не показать, что сейчас он приобрел для нее особое значение. Однако Тео разглядел знакомую окаменелость и, по всей вероятности, осмыслил тот факт, что сейчас она носит его подарок на груди. Поэтому он, подойдя к скамейке, на которой сидела Сале, сел рядом с нею. Банку с кока-колой он поставил на пол. Сале наблюдала за его движениями, а потом стала пристально смотреть на алюминиевую крышку банки.

– Рейчел сказала мне, Сале, – с трудом произнес он. – Она думает…

– Я знаю, что она думает, – прошептала Сале.

Она хотела сказать Тео, чтобы он отсел от нее или хотя бы стал у противоположной стены и сделал вид, что их беседа связана лишь с тем, что она озабочена состоянием здоровья его бабушки, а он выражает ей благодарность за ее горячее участие. Но сейчас он сидел рядом, и по прошествии нескольких долгих недель, в течение которых они не виделись, его близость буквально пьянила ее. Ее сердце стремилось к еще более тесной близости, а ум внушал ей, что ради того, чтобы сберечь себя и вообще выжить, надо держаться от него подальше.

– Что ты решила делать? – спросил Тео. – Я, после разговора с Рейчел, постоянно задаю себе этот вопрос.

– Тео, пожалуйста. Что толку говорить об этом?

– Что толку? – с горечью в голосе повторил он ее вопрос. – Если так, то тогда со мной все в порядке. Раз это не мое дело, то и вести разговоры об этом впустую. Но ведь я же люблю тебя, Сале. И ты говорила, что любишь меня.

Крышка банки с кока-колой вдруг задрожала и потеряла круговую форму. Сале быстро заморгала и наклонила голову. А рядом с ними больничная жизнь и работа текли своим чередом. Санитары сновали мимо, толкая перед собой носилки на колесах, врачи шли на обход, сестры катили перед собой тележки с подносами, на которых стояли лекарства для пациентов. Но Сале и Тео не замечали ничего, что делалось вокруг, словно сидели за стеклянной стеной.

– Я постоянно думаю, – обратился к ней Тео, – о том, сколько времени тебе надо было на то, чтобы понять, что ты любишь Кураши, а не меня. Один день? Неделя? Две недели? А может быть, этого вообще не произошло… ведь ты постоянно уверяла меня в том, что у ваших людей совершенно не обязательно, вступая в брак, любить друг друга. Может, и ты считаешь так же?

Сале чувствовала, как сильно пульсирует кровь на щеке под родимым пятном. Она никак не могла заставить его понять себя. Ведь для того, чтобы он понял, надо было сказать ему правду, а сказать ее она не могла.

– Я, не переставая, думаю о том, как и где это случилось. Я надеюсь, ты простишь меня за это. Пойми, последние шесть недель я практически ни о чем не думаю, как только о том, что ведь этого между нами не было. Оно могло быть, но ведь этого не было. Мы позволяли себе многое, верно? Там, на Конском острове. Даже и тогда в саду, когда твой брат…

– Тео, – взмолилась Сале. – Пожалуйста, не надо говорить о наших делах.

– Они же не наши. Я тоже думал, что они наши. Даже когда объявился Кураши – даже тогда, когда ты предупредила о его скором появлении, – я все еще думал о нас как о едином целом. Я носил этот проклятый браслет…

Сале вздрогнула, услышав, какой эпитет он употребил. Сейчас, заметила она, браслета на его руке не было.

– …и все время думал: она же знает, что не должна выходить за него замуж. Она знает, что может отказаться от этого, потому что ее отец ни за что не заставит ее выйти замуж против ее воли. Ее отец азиат, да, азиат, но в то же время он еще и англичанин. Может быть, даже больший англичанин, чем она сама. Но шли дни, за ними шли недели, а Кураши все оставался здесь. Он оставался здесь, и твой отец ввел его в члены «Сообщества джентльменов», и представил как своего сына. «Через несколько недель, – сказал он мне, – он войдет в нашу семью. Наша Сале – его невеста». Я должен был все это слушать, поздравлять, желать всего наилучшего, а сам я в это время хотел…

– Нет!