Обман

На одной фотографии был Муханнад со своей находящейся в решающей стадии беременности женой; они обхватили друг друга за талии, а у их ног стояла корзина, подготовленная для пикника. На другой фотографии были Сале и Хайтам Кураши, стоящие на пороге деревянно-кирпичного дома, но не того, в котором сейчас была Барбара, а другого. На остальных снимках были дети: оба мальчика в разных позах, либо только в подгузниках, либо одетые до самых бровей во все одежды, предохраняющие от холода.

– Внуки? – спросила Барбара, отходя от камина.

Она заметила, что миссис Малик еще не вошла в комнату, но наблюдает за ней из затененного вестибюля. По выражению ее лица и позе, в которой та стояла, можно было предположить, что хозяйка дома желает сохранить что-то в тайне, либо замыслила какую-то хитрость, либо просто не может справиться с волнением. И Барбара поняла, что поговорить сейчас она сможет только с этой женщиной и что Муханнада действительно нет дома. Какая-то неясная тревога все еще не покидала ее.

– Миссис Малик, – обратилась она к женщине, – а где же ваш сын? Он все еще дома?

– Нет, – ответила миссис Малик. – Я же сказала, что его нет. – И, словно решив, что перемена поведения может подчеркнуть категоричность ответа, она подошла к Барбаре и снова поправила платок на голове и на шее.

Когда она сдвинула шарф на горле, Барбаре в более ярком свете гостиной бросилось в глаза, что рука у нее оцарапана и опухла. А когда она перевела взгляд на лицо стоявшей перед ней женщины, то и на нем увидела царапины и припухлости.

– Что с вами произошло? – спросила она. – На вас напали и избили?

– Нет, ну что вы. Я упала в саду. Зацепилась юбкой обо что-то. – И, словно желая подтвердить правдивость своих слов, она, захватив рукой ткань, показала Барбаре грязное место на юбке, выглядевшее так, будто после падения она еще некоторое время ползала по земле.

– Никогда не видела, чтобы на том, кто упал в саду, были видны следы побоев, – недоверчиво покачала головой Барбара.

– Увы. Значит, мне не повезло, – ответила женщина. – Я уже сказала, что моего сына нет дома. Но я жду его к вечернему кормлению детей. Он, если позволяют дела, никогда не упускает возможности быть с ними в это время. И если вы соблаговолите навестить нас снова в это время, Муханнад будет счастлив…

– Не смейте ничего решать за Муни, – раздался другой женский голос.

Повернувшись, Барбара увидела жену Муханнада, спускавшуюся по лестнице. Лицо у нее тоже было не в порядке. Длинные царапины вдоль левой щеки были явными следами недавней потасовки. Потасовки с другой женщиной этой семьи, заключила Барбара, очень хорошо зная, что мужчины, когда дерутся, бьют кулаками. Она снова изучающим взглядом посмотрела на раны на лице миссис Малик, соображая, как в своих интересах использовать отношения, сложившиеся между этими двумя женщинами.

– Только жена Муханнада может говорить от имени Муханнада, – объявила вторая женщина.

Повезло, обрадовалась Барбара: вражда между ними обернулась удачей для нее.

– Он утверждает, – заявил Таймулла Ажар, – что его бумаги были украдены. Еще вчера они находились в ящике комода. Он уверяет, что говорил вам о бумагах, когда вы были в его комнате. А когда сегодня днем детектив велел ему предъявить бумаги, он хотел взять их из ящика комода, но обнаружил, что их там нет.

Эмили слушала все это, стоя на ногах в душной, похожей на шкаф камере, считавшейся в управлении одной из двух комнат для проведения допросов. На столе стоял магнитофон, а Эмили, включив его, отошла к двери, откуда могла наблюдать за Кумаром, глядя на него сверху вниз – такую позицию она посчитала удобной, поскольку таким образом могла дать понять, в чьих руках сейчас сила и власть.

Таймулла Ажар и Кумар сидели напротив друг друга по разные стороны стола, что, по мнению Эмили, позволяло пакистанцам общаться только по ее разрешению.

Допрос начался с очередной длинной бубнежной тирады Кумара, которого они, войдя в камеру, застали сидящим на полу и забившимся в угол, словно мышонок, понявшим, что ему не избежать кошачьих когтей. Затравленным взглядом Кумар смотрел куда-то за спины Эмили и Ажара, будто ожидая, что в камере появится еще кто-то. Когда он понял, что допрашивать его будут только они, то снова начал бубнить.

Эмили потребовала перевести ей, что он говорит.

Ажар молча и не перебивая слушал его примерно полминуты, после чего сказал:

– Он пересказывает пассажи Корана. Говорит, что среди жителей Медины есть лицемеры, неведомые Мухаммеду. Говорит, что они будут изобличены и жестоко наказаны.

– Попросите его прекратить проповеди, – поморщилась Эмили.

Ажар вкрадчивым голосом сказал что-то Кумару, но тот, пропустив мимо ушей его слова, продолжал бубнить:

– Другие признали свою вину. И хотя они действовали заодно с благочестивыми, это было плохо. Но Аллах примет их покаяние. Воистину Аллах[132]…