Она взяла лицо сына в свои ладони и поцеловала в обе щеки.
– Ее общество было приятным, – признал Доминик.
Леди Катрин вздохнула:
– Ах, так она была красоткой и помогла скоротать время!
Он решил оставить замечание матери без комментариев.
– Посиди со мной, – предложила она и подвинулась на диване, освобождая место Доминику.
Он послушно уселся рядом.
– Когда я покидал страну, здесь, в Великобритании, радикалы составляли ничтожную долю грамотного населения.
Леди Катрин мрачно взглянула на него:
– Они и остаются маленькой группой, Доминик, но постепенно становятся крикливыми, оголтелыми – такими же неистовыми, как якобинцы в Париже. На следующей неделе они собираются проводить свой партийный съезд здесь, в Лондоне. А этот отвратительный радикал, Томас Харди, созывает съезд в Эдинбурге. Такие будут приветствовать французскую армию, если она когда-либо подойдет к нашим берегам.
Доминик пристально посмотрел на графиню. Ему была ненавистна сама мысль о том, что мать еще не оправилась от своих французских переживаний, точно так же, как и он сам. Тяжкие воспоминания определенно по-прежнему мучили ее. Когда Доминик разыскал ее во Франции почти два года назад, им пришлось провести несколько ночей в смежных комнатах захудалых гостиниц, с трудом пробиваясь к Бресту в надежде обрести спасение. Доминик знал, что графиню до сих пор мучили ночные кошмары и бессонница.
Он вернулся во Францию спустя несколько недель после того, как благополучно доставил леди Катрин в Лондон, чтобы разыскать Надин. Они с матерью не разговаривали вот так, обстоятельно, вот уже полтора года.
– Как ты жила все это время? – спросил Доминик.
– С ума сходила от волнения, разумеется.
– Я не это имел в виду. Каким показался тебе Лондон?
На ее лице появилась улыбка, увы, мимолетная.
– Революция изменила этот город. Ежедневно все только и твердят, что о кровавых бесчинствах во Франции, не говоря уже о войне. А теперь даже появились слухи о нападении. Ты можешь себе представить? Разве способны французы вторгнуться в Великобританию? Как бы они посмели?
Доминик старался выглядеть спокойным.
– Безусловно, в ближайшем будущем этого не произойдет. И если они когда-либо нападут на нас, они вторгнутся в страну с дальних ее уголков, с севера, возможно с Шотландии, или, напротив, с юга, где так сильны якобинские симпатии. – И он снова подумал о Джулианне.
Леди Катрин на мгновение задержала взгляд на Доминике, а потом взяла обе его ладони в свои.
– Моя жизнь протекает между Лондоном и Бедфорд-Хаус, езжу туда-обратно. Бываю на чаепитиях и званых ужинах, в театре и на балах, и время от времени появляется какой-нибудь поклонник, ухаживания которого я поощряю. Все это происходит не потому, что меня интересуют эти разъезды, балы и ухаживания, просто я еще жива, и это именно то, чем положено заниматься женщине.
Сердце Доминика дрогнуло.
– Прости, что я исчез так надолго.
Доминик вдруг подумал о том, что леди Катрин стоит снова выйти замуж, и он удивился, что такая мысль не приходила ему в голову раньше.
– Я знаю, ты не любишь говорить об этом, но я рада, что ты – истинный патриот, Доминик, – тихо сказала графиня. – И я горжусь, что ты до последнего оставался во Франции…
Мать не закончила свою мысль, и это заставило Доминика вздохнуть с облегчением: он никогда не откровенничал с ней по поводу своей деятельности во Франции.
– Я беспокоюсь о тебе, мама. Ты не кажешься счастливой.
– Я счастлива, что ты дома! – воскликнула она. – Но как я могу быть абсолютно счастливой, когда моя страна уничтожается – часть за частью, день за днем, неделя за неделей? Это вызывает у меня отвращение.
Глаза матери наполнились слезами.
– Восстания роялистов вспыхивают повсюду, – обнадежил Доминик, – в Лионе, Тулоне, Марселе…
– Я знаю, – прервала его она. – Возможно, все это в итоге закончится хорошо.
Доминик отвел взгляд.
– Тебе не нужно притворяться, – тихо сказала мать. – Я пытаюсь быть оптимисткой, но я не чувствую оптимизма. Совсем не чувствую. Ты был в наших краях, в поместье? Там что-нибудь сохранилось?
– Почти ничего не осталось, – твердо, без эмоций, ответил он. – Но замок не тронут. Да и виноградники процветают.
– Не тронут, – эхом повторила леди Катрин. – Они разорят наш дом, Доминик.
Он взял мать за руку. Она родилась в этом замке.
– Возможно, и нет. Вандейцы сейчас очень сильны.
Графиня пристально посмотрела Доминику в глаза, ее лицо вдруг приобрело странное выражение, и она крепко сжала его руку.
– Доминик, ты ведь еще не слышал, не так ли?
– Не слышал – о чем? – Он понятия не имел, что мать имеет в виду.
– У меня новости – хорошие новости. – Она в волнении облизнула пересохшие губы, потом улыбнулась, и ее глаза засияли теплотой. – Надин жива.
– Я так рада, что ты немного отдохнешь, – сказала Амелия с ласковой улыбкой, усаживаясь на свою кровать напротив постели младшей сестры.
Джулианна на миг прервалась, взглянув на Амелию, а потом продолжила складывать очередное платье перед тем, как положить его в саквояж, лежавший раскрытым на кровати.