Оборванная переписка

Я помню, какъ его разсказъ, расцвченный разными французскими фіоритурами, подйствовалъ на меня… Посл завтрака я отправился къ невст. Она ждала меня, чтобы хать къ модистк за дорожной шляпой, и была особенно нервная… Мой разсказъ совсмъ разстроилъ ее, она расплакалась, говорила о возмутительной несправедливости, о жестокости людей, возмущалась всеобщимъ равнодушіемъ… А черезъ часъ, она, кром дорожной шляпки, выбрала еще дв и велла прислать себ, и я поощрялъ ее на это, и мы уже не думали, что длается подъ нашими ногами на глубин въ сорокъ аршинъ…

Я не буду говорить — было ли что-нибудь подобное въ вашей жизни, дорогая Варвара Львовна, но думаю, что и вы могли бы припомнить кругомъ васъ т же противорчія и жестокости… Это — жизнь!.. И лучше всего такъ или иначе уйдти отъ нея.

С. Р.

XLVI Петербургъ, 9 іюля

Какъ уйдти, куда уйдти, если эта жизнь хватаетъ васъ за горло и заставляетъ жить… и мучиться ежесекундно?.. Я уже недли три не получала ни строчки отъ мужа и не знала, что думать, и металась отъ безпокойстватизъ стороны въ сторону… Сегодня — письмо, строчки косыя, почеркъ неровный, слова не дописаны… Кучинская умерла на его рукахъ и послднія слова ея были: Не бросай мальчика!

Викторъ ршилъ посвятить всю жизнь ему, но рядомъ съ этимъ онъ сходитъ съ ума отъ тоски по Вит и Вов, умоляетъ простить его, пишетъ, что не достоинъ прощенія, и прибавляетъ, что не переживетъ, если я оттолкну его… Онъ пишетъ мн, «любящей и всепрощающей», а у меня въ сердц клокочутъ злоба и жалость, не нжная, а оскорбительная жалость…

И я не знаю, что длать, на что ршиться! Это тоже* жизнь съ ея жестокостью и противорчіями! И надо уйдти отъ нея? Да?

В. Ч.

XLVII Петербургъ, 10 іюля

Сейчасъ получила изъ Нерви такую телеграмму: «Умоляю, прізжай съ дтьми, спаси меня». Я вызжаю сегодня вечеромъ.

В. Ч.

XLVIII Петербургъ, 7 ноября

Почти четыре мсяца я ничего не знаю о васъ, дорогой Сергй Ильичъ. Гд вы? Что съ вами? Много хочется разсказать вамъ и страшно прикасаться къ пережитому… А neрежито не мало! Теперь все немного улеглось и затихло… Напишите мн о себ и о вашемъ мальчик.

В. Ч.

XLIX Турьи Горы, 11 ноября

Варвара Львовна, дорогая!

Я уже пересталъ ждать письма отъ васъ и вдругъ — большой конвертъ съ яснымъ, крупнымъ почеркомъ. И въ заснувшемъ сердц что-то вдругъ точно заныло…

Да. Четыре мсяца я ничего не зналъ о васъ; сначала волновался, потомъ даже тосковалъ и, наконецъ, ршилъ, что такъ лучше… Но что же было съ вами? Гд вы были все время? Какъ сложилась ваша жизнь теперь?..

Вы спрашиваете о моемъ мальчик. Онъ въ Москв. Я отправилъ его учиться, самому мн было трудно заниматься съ нимъ. Но я усплъ уже привязаться къ нему и первое время посл его отъзда даже скучалъ безъ него. Потомъ привыкъ. И теперь совсмъ одинъ. Да, одинъ! Вотъ мое состояніе духовное и физическое. Но я не жалуюсь.

Найдена свобода, найденъ покой! Только иногда душа заплачетъ о тепл, о солнц… Но я гоню это отъ себя…

Что же было пережито вами въ эти четыре мсяца? Если не очень больно — пожалуйста, напишите мн.

С. Р.

L Петербургъ, 15 ноября

Когда вначал іюля я написала вамъ, что ду въ Нерви — я сама не знала, что будетъ дальше. Я знала только, что должна хать и спасти отца моихъ дтей.

Я застала его совершенно разбитымъ, и нравственно и физически. Онъ мсяца два уже не спалъ, сначала отъ того, что ни на минуту не отходилъ отъ своей больной, потомъ — отъ страшнаго нервнаго разстройства… И онъ, видимо, совсмъ не могъ владть собой. Первые дни нашего прізда, онъ при дтяхъ начиналъ разсказывать мн о своемъ гор, о своей любви къ покойной; я уводила мальчиковъ и уходила сама съ ними, куда глаза глядли… Онъ упрашивалъ меня оставаться съ нимъ, не бросать его, и я отправляла дтей, а сама выслушивала его жалобы и признанія.

Но еще больше страдала я, когда онъ ласкалъ ея сына, Сережу. Вначал я совершенно не могла выносить этого. Когда Викторъ Ивановичъ клалъ свою голову на голову Сережи и говорилъ ему: «Ну что мой миленькій»? какъ бывало говорилъ нашимъ дтямъ, моимъ дтямъ — я вся блднла и убгала изъ комнаты. И обида, и злоба, и горе разрывали мн сердце въ клочки. Я цлый мсяцъ работала надъ собой и не могла задавить въ себ этихъ чувствъ и не могла простить мужу его жестокости ко мн… Я и мальчика возненавидла такъ, что боялась остаться съ нимъ вдвоемъ…

Наконецъ, я дошла до того, что ршила забрать моихъ дтей и хать въ Россію. Разъ, когда мужъ ушелъ съ Сережей гулять, я собрала дтей, уложила вещи и уже велла выносить ихъ.

Мужъ вернулся почему-то раньше, чмъ обыкновенно, взглянулъ кругомъ, потомъ на меня и сразу все понялъ.

— Ты бросаешь меня? — спросилъ онъ такъ кротко и приниженно, что опять сдлался мн жалокъ, только жалокъ.

— Я узжаю съ дтьми…

— Почему?

Я не хотла ему говорить правду, но она вылетла точно сама собой.

— Намъ незачмъ быть вмст… Мы не любимъ другъ друга.

— Ты меня не любишь?

Онъ спросилъ такъ, точно мысли не могъ допустить, что я разлюбила его. И я съ особеннымъ злорадствомъ сказала:

— Не люблю…