На столе, скромно прикрытый всякими папками, глянцевито сверкал какой-то романчик, судя по обложке — знойная мадам в объятиях молодого мачо — явно и откровенно бульварный. В другое время Паша бы посмеялся, не поверив, что суровая начальница увлекается подобным чтивом. На тумбочке у стены рядом с чайником и чашками радовали глаз конфеты в разноцветных обертках, а на полу белел какой-то лист бумаги. Паша на автомате поднял его и развернул, безотчетно скользнув взглядом по строчкам. Не поверив прочитанному, вновь вернулся к началу, не сразу осознав, что все догадки и несправедливые обвинения оказались бредом. Скомкав письмо, медленно выдохнул, стиснув руку в кулак и вполголоса выругавшись. Он снова чувствовал себя полным идиотом, но тяжелее было другое: чувство вины, давившее на плечи многотонной плитой.
***
Дни, пустые и словно обесцвеченные, тянулись своим чередом. В отделе все также кипела работа, все также случались происшествия, сотрудники все также сплетничали и юморили на крыльце или в курилке. И только несколько человек, непривычно сдержанные и хмурые, словно выпали из привычного течения жизни. Пожалуй, лишь этим нескольким людям по-настоящему было небезразлично, что происходит с начальницей отдела.
Лечащий врач только разводил руками, задвигая какую-то муть про хрупкость и нестабильность человеческой психики; психологи и психиатры, сменявшие друг друга с завидной регулярностью, тоже не могли сказать ничего определенного. К нервному истощению добавилось и физическое: Зимина жила на одних капельницах и уколах.
Паша, в первый раз нерешительно пробравшийся в палату, опасался, что его появление окончательно добьет Ирину Сергеевну, но она никак не отреагировала на его появление. Равно как и на взволнованную Измайлову, на Костю с испуганной и полной сочувствия Викой, на потерянного и притихшего Фомина. Даже визит Сашки, совсем уж крайняя мера, не возымел никакого эффекта. Зимина, кажется, не только не слышала их всех, но и не узнавала.
— Ну, что там? — привычно спросил Паша, бросив встревоженный взгляд на дверь палаты.
— Никаких изменений, меня не пустили даже, — не сразу ответил Фомин, поспешно проводя ладонью по отчего-то мокрому лицу. Он чувствовал себя потерянным как никогда. Такой, больной, сломанной, безвольной, никто не мог представить полковника Зимину. Да разве могла она сломаться? Кто угодно, но не она. Ирина Сергеевна, гремящая на весь кабинет по поводу его очередной выходки и лупившая его папкой или чем придется, Ирина Сергеевна, называвшая его прощелыгой и чудовищем, Ирина Сергеевна, небрежно усмехавшаяся на неуклюжие комплименты и принимавшая очередное “дело” с “материалами” на внушительную сумму, Ирина Сергеевна, со смехом уворачивавшаяся из его неловких пьяных объятий… Ничего общего с той бледной, измученной тенью, что представала взгляду, стоило оказаться в палате. Но намного больше, чем внешняя усталость, пугал взгляд: пустой, безжизненный, направленный словно сквозь посетителя. Как будто из тела, каким-то чудом еще живого, постепенно уходила душа.
— Ткач, ты куда? Выгонят же, — встрепенулся Фомин, очнувшись от воспоминаний.
— Плевать, — отрезал Паша, решительно толкая дверь в палату.
Зимина никак не отреагировала ни на звук шагов, ни на скрип стула, когда Ткачев уселся рядом с постелью. И Паша ощутил в горле привычный горький ком, словно сдавивший горло и не позволявший дышать. И без того худенькая начальница сейчас выглядела совсем бестелесной, бледная кожа казалась прозрачной, под глазами залегли темные круги. И опалила болью простая, очевидная мысль, что именно его глупые порывы, нелепые обвинения и недоверие стали последней каплей. Он, обещавший беречь и хранить, сделал то, чего, знал, не простит себе никогда — легко, мимоходом смог ее сломать.
И внезапно вспыхнувшая злость на себя, отчаяние, окатившее отрезвляющей волной, чувство вины, остро грызущее изнутри, заставили в наивном порыве подхватить начальницу на руки, успев поразиться, насколько она невесома. Решительно распахнуть дверь в крохотную ванную и резко открутить кран. Хлынувший кипяток обжег пальцы, но Паша лишь невнятно ругнулся, обхватывая тонкое запястье начальницы и подставляя ладонь под горячий поток.
Ничего.
Ткачев, ошарашенный неожиданным открытием, выпустил худенькую руку и несколько секунд наблюдал, как горячая вода стекает по коже, на которой не имелось и намека на ожог.
Не замечая, как дрожат пальцы, Паша только со второй попытки закрыл кран и развернул к себе по-прежнему совершенно безучастную женщину. Все тот же пустой взгляд, все то же отстраненное лицо.
Она действительно не почувствовала ничего.
Сжигаемый ядовитым отчаянием, Паша прижался лбом к безвольно-ледяной руке, не замечая током бьющей дрожи и не понимая, откуда вдруг взялось нестерпимо-жгучее жжение в глазах.
Он даже не заметил своих слез.
========== Покушение ==========