Обреченный

Шелестов стоял рядом, наблюдая за работой незнакомцев. Один из них, вытирая со лба пот, покосился на него и проговорил:

— Чего надо?

— Пройти.

— Живешь здесь, что ли? — спросил другой, в черной куртке.

— Пока живу.

— Ну, тогда валяй.

Дверь в его комнату была распахнута, левая стена под самый потолок была заставлена коробками. На матраце, расстеленном у батареи, аккуратно разложены бутылки.

Один из незнакомцев, со стамеской в руке, наблюдал за Шелестовым, потом спросил:

— Слушай, командир, ты здесь ночевать собрался?

— Да, во всяком случае, еще неделю.

Парни хихикнули, скривили губы.

— Не, не получится неделю.

— Бабка сдала нам эту комнату под склад, — объяснил тот, что был со стамеской. — Сейчас товар косяком пойдет, места здесь для тебя не останется.

— Эту комнату я снял до весны, — сказал Шелестов, присел у матраца и стал перекладывать бутылки на пол. — Наверное, вы что-то напутали, ребята.

— Эй, командир! — крикнул один. — А бутылки не лапай, а то дядя по рукам надает.

— И вообще, проваливай отсюда, — добавил второй, вытирая руки тряпкой. — На Казанском вокзале места много. Даю десять минут на сбор вещичек.

Шелестову хватило десяти секунд, чтобы шарахнуть бутылкой о батарею и крепко сжать в вытянутой руке битое горлышко.

Глава 22

Ему вдруг сдавило грудь, и потемнело в глазах. Он еще раз глянул на негативы, лежащие поверх освещенного матового стекла, потом вскочил со стула, подошел к книжной полке, вытащил толстый справочник, полистал его, кинул на пол, вытянул папку, разорвал тесемки, стал вынимать и кидать под себя снимки. Кинулся к телефону, набрал номер и, насколько мог сдержанно, сказал:

— Роза, немедленно принеси мне сверочные таблицы!

Опять сел к матовым стеклам. Смотрел на сплетенье черных и белых пятен, покусывал губы. Потом рывком потянулся к телефону, но тут же в кабинет вошла Розалинда, улыбнулась, что-то спросила, положила на стол книгу, оставила за собой ветерок с запахом дешевых духов и мягко прикрыла за собой дверь. Но Стас не видел и не слышал ее, пальцы листали страницы атласа, отыскивали фотографию, идентичную той, что лежала перед ним на стекле. Наконец, замер, склонился над снимком в альбоме, потом перевел взгляд на негатив, потом снова на альбом, снова на негатив. Потом процедил:

— Вот черт!

Оба снимка были очень похожи, почти одинаковы. Под тем, что был в альбоме, стояло слово "Глиома", а на негативе было написано "Шелестов".

Стас снова потянулся к телефону.

— Роза, шеф у себя?

— Не знаю, Станислав Федорович!

— Ну, так узнай в регистратуре! И мне позвони. Только срочно, срочно!

— Ладно, — с легкой обидой в голосе ответила девушка. Через минуту она же: — Уехал домой шеф. Час назад.

Стас скинул с себя халат, схватил альбом и снимки под мышку и выскочил из кабинета в коридор. На лестнице он едва не сбил Розалинду, поднимавшуюся наверх, и выскочил в фойе. Он очень не хотел видеть сейчас Дашу, но машинально повернул голову в сторону регистратуры, встретился с ее взглядом, но не изменился в лице, будто смотрел в пустоту, толкнул входную дверь, вышел на улицу, еще испытывая нервный озноб, который охватывал его при каждой встрече с ней.

Потом он гнал машину по загруженным улицам, нетерпеливо барабаня пальцами по рулю, ожидая зеленого сигнала светофора, с места набирал скорость, притормаживал с визгом, входя в повороты. Он молил Бога, чтобы профессор был сейчас дома, чтобы не уехал на дачу или на рыбалку, чтобы сейчас же, немедленно, смог подсказать простое и гениальное решение, чтобы успокоил, угостил чаем, пожурил за паникерство.

Профессор был дома, провел Стаса к себе в кабинет, усадил, выслушал, рассмотрел снимки, но не успокоил.

— Когда его снимали?

— Почти месяц назад. Потом мы вместе с ним отдыхали на юге.

— Хуже ему не стало?

— По-моему, даже лучше… Перед отъездом я смотрел кровь. Все было в пределах нормы. И никаких признаков внутричерепной гипертензии.

— Кровь мало что скажет нам. Надо сделать повторную томографию и посмотреть спинномозговую жидкость. Не было ли у него отека диска зрительного нерва?

— Не было. Я проверял его у офтальмолога.

Профессор снова смотрел снимки на свет, водил по ним пальцем и качал головой.

— Похоже, вы правы, у него внутримозговая опухоль, так называемая полая. И все же окончательно это выяснится только на операционном столе… — Профессор положил снимки на стол и развел руками. — Ничего утешающего я вам не скажу. Штат Мичиган, клиника Уилкинсона. Только там вашего друга могут спасти.

— И сколько может стоить такая операция?

— Дорого, очень дорого.

Стас провел платком по вспотевшему лбу.

— Но почему все упирается в деньги? — едва слышно произнес он. — Почему вы, профессор, не можете его спасти?

— Не могу. И на ваш вопрос я себе уже ответил, когда похоронил фронтового друга. В Америке его могли бы спасти, но у меня не было денег. Он надеялся на меня, а я знал, что он умрет, потому что все упиралось в большие деньги, которые были так же недостижимы, как и безвозвратно ушедшие молодые годы.

— И вы не рискнули сами сделать ему операцию?