Обречённые на мытарства

«…ты читаешь эти строки, когда меня уже нет в живых, когда твои обязательства передо мной уже утеряли свою силу. Мы клялись любить друг друга, пока будем живы, и вот смерть нас разлучила… Меня уже нет, значит, ты свободна и вправе строить своё счастье с другим человеком. Нельзя любить меня мёртвого до бесконечности, всему есть временной период. Твой час новой жизни тоже когда-нибудь наступит, не сомневайся. Вполне возможно, что даже очень скоро. До победы рукой подать. После окончания войны станут возвращаться домой те, кому повезло больше, чем мне. Они вернутся живыми, захотят создать семьи. Любовь – это ведь не только страсть и влечение друг к другу. Любовь – это соединение двух родственных душ, точка отсчёта счастья двух сердец, его индикатор. Я не хочу, слышишь? Не хочу, чтобы твоя любовь была жертвенной, потому что это будет безумием с твоей стороны. Ты ведь всегда мечтала о семейном счастье. Не убивайся по мне и не плачь больше одной ночи. Прими мою смерть, как утрату во имя Победы. Тебе нужно жить дальше, иметь мужа и детей, уютный дом, о котором ты мечтала до встречи со мной. Пусть это всё сбудется у тебя. Жаль, что не оправдал твоего ожидания, не смог тебя осчастливить. В этом нет моей вины, также, как и нет твоей, что ты полюбила меня. Не плачь, любимая, у тебя всё ещё впереди. Знай: я любил тебя до последнего вздоха…

Твой Василий Суворов».

Василиса прорыдала весь день и всю ночь. Наутро, выплакавшись, вытерла последние слёзы и подошла к зеркалу. На неё смотрела незнакомая женщина – с растрёпанными волосами, опухшим красным лицом и ввалившимися глазами.

– Я больше не буду плакать, Васечка, – проговорила она негромко, отвернулась от зеркала и стала собираться на работу.

Василиса действительно больше не плакала. В ней словно что-то оборвалось внутри. Ожидание светлых дней больше не возникало в голове. Наивное представление о справедливости, счастье и любви улетучилось, пропала куда-то и свойственная ей жалость. С этого дня она стала превращаться в совершенно другого человека.

Василиса словно открыла перед собой дверь в иную, параллельно идущую жизнь, о которой раньше даже не догадывалась. Оказалось, в этой другой жизни были и другие законы бытия – жёсткие и бескомпромиссные. При ясном осознания такого факта в ней понемногу начал просыпаться тот самый инстинкт изгоя, о котором так горячо высказалась однажды Раиса.

Хотя Василиса по-прежнему оставалась доброй и внимательной, её глаза уже не светились радостью, как прежде. Взгляд потух, стал холодным и безразличным.

Павел Мусихин с первого дня знакомства положил глаз на Василису Ярошенко. Будучи удачливым и самоуверенным парнем, он сразу ринулся в бой, рассчитывая быстро покорить сердце девушки своей эрудицией и красивыми манерами. Он крутился юлой вокруг неё, сыпал комплименты, рассказывал анекдоты, предлагал свои услуги. Но все его старания были напрасными. Василиса каждый раз прищуривалась и вызывающе смеялась ему в лицо, прилюдно называла балаболом.

Однажды он случайно встретил Василису, идущую под руку с бравым капитаном, и сразу понял, почему та всегда так заливисто смеялась над его ухаживаниями.

Павел резко умерил пыл ухаживаний, чтобы не нарваться на неприятности с геройским офицером, но знаки внимания продолжал оказывать, однако эти знаки стали не слишком назойливыми. И даже когда капитан отбыл на фронт, Василиса оставалась непреклонной. Так продолжалось до тех пор, пока до Павла не дошла весть: Василиса потеряла своего капитана. Её любимый Василий геройски погиб.

Эта весть была столь неожиданной, что Павел в первый момент даже растерялся: жалеть ему капитана или радоваться его смерти? В следующий момент ему стало стыдно за кощунственную мысль, кровь прилила в лицо.

«Мужик погиб, а я, идиот, радуюсь тому, что девка освободилась. Надо срочно выразить ей соболезнование, – уныло подумал он. – Это же святой долг».

Павел начал придумывать, как лучше это сделать. Они с Василисой не всегда были в одном составе поездной бригады, иногда не виделись по многу дней.

Случай представился быстро. Однажды Павел заглянул в диспетчерскую службу, там была Василиса. Он поздоровался и спешно вышел. Решил подождать девушку на привокзальной площади. Она вернулась из поездки, а это означало, что, закончив оформление документов, обязательно пойдёт через площадь. Это был наикратчайший путь к общежитию.

Василиса вышла из здания вокзала минут через десять и медленно, низко опустив голову, побрела через площадь. Когда она пересекла её, Павел поднялся со скамейки и направился навстречу.

– Здравствуй, Василиса, – сказал он почему-то оробевшим голосом и остановился в двух шагах перед ней. Девушка тоже остановилась, взглянула на Павла. Из-под тёмных ресниц на него смотрели внимательные и строгие карие глаза. В них не было ни радости, ни удивления, ни даже отторжения. Взгляд был безразличным.

– Что тебе нужно, Павел? – спросила она и для чего-то оглянулась по сторонам, будто хотела убедиться, что Мусихин обращается именно к ней, а не к другой Василисе, стоящей где-то неподалёку.