Обрести себя

Бадя Пинтилий опять почесал мочку уха: это означало, что в нем происходит сложная борьба противоречивых мыслей. Как ни прикинь, лучше того, что предложила Иляна, не придумаешь. Он переждал недельку, чтобы созрели все доводы, и как-то вечером (луна была на исходе и не давала почти никакого света) темными переулками, чтоб не встретить никого из односельчан, направился в сельсовет.

В сельсовете горел свет. Во дворе под старым навесом была собрана вся деревенская техника — плуги, бороны, подводы, сеялка. Это было имущество только что организованного колхоза. Пинтилий не осмелился сразу зайти в сельсовет, он решил подождать, пока не уйдут все посторонние, чтобы поговорить с Лимпиадой с глазу на глаз. Так ему будет легче излить свое горе. Ведь и Лимпиада живет вдовой, она поймет его. Он взобрался на одну из повозок, откинулся на локоть и стал глядеть на освещенное окно.

После долгих дождей небо прояснилось и резко похолодало. Да еще ветер поднялся, проникал, собака, во все щели. Пинтилий, кутаясь в ветхую домотканую сермягу, думал о том, что, как ни печально, идет зима со своими хлопотами.

Судя по теням в окне, в сельсовете собралось много народу. Как только началась коллективизация, в сельсовете всегда многолюдно. Идут целым потоком. Здесь и сельсовет, здесь пока и правление колхоза. Весной, говорят, правление переберется в другое помещение, а пока тут очередь, как на мельнице. Даже ночью не расходятся. Пинтилию некуда было спешить: хоть и холодновато, да ждать можно. Чтобы выяснить свое дело, он готов был перенести и не такое. Было, конечно, неудобно заводить речь всего-навсего о каком-то коте, когда село перестраивает всю свою жизнь. Да что поделаешь, порой мелочь больше досаждает, чем большая беда. Кроме всего прочего, Пинтилий хотел разведать у Лимпиады, примут ли их с Иляной в колхоз. Не будет ли препятствием то, что они не оформили свой брак, живут как язычники, без благословения закона и церкви? Раз все общество идет в колхоз, куда же ему идти? Конечно, непросто начинать жизнь в пятьдесят лет: жизнь почти прошла, как ее ни перелицовывай, не обновишь. Но куда все, туда и он.

Пока суд да дело, Пинтилий, чтобы немного развлечься, принялся отгадывать, кому прежде принадлежали собранные тут плуги и бороны. По ним можно было узнать, кто уже записался в колхоз. Сеялка, несомненно, Тоадера Мунтяну. Из всех середняков лишь он один имел сеялку, остальные сеяли вручную. Подвяжешь мешок с семенами сбоку, под правую руку, идешь по пашне — что ни шаг, то горсть семян. Мысль о севе вручную пробудила в Пинтилий приятное воспоминание. Однажды покойный отец надел ему, тогда подростку, через плечо такую торбу, научил, как надо разбрасывать семена. Они перекрестились и пошли вдвоем по полю; слева от каждого на землю сыпались семена с шелестом летнего дождя, и казалось, пашня смотрела на них с благодарностью. Приятный шелест падающего в землю зерна тронул молодую восприимчивую душу Пинтилия, вызвав ни с чем не сравнимую радость сопричастности чуду. В конце поля отец наполнил его опустевшую сумку и одобрительно сказал: «Из тебя получится отменный пахарь. Трудовую мудрость схватываешь на лету». Отец доверил ему засеять остаток поля, а сам, старый и больной, сел отдохнуть под черешней. И так нравилось Пинтилию сеять, что он в воодушевлении не заметил, как перешагнул межу и стал засевать поле соседа. К счастью, скандала не произошло, сосед оказался порядочным человеком, вернул семена и посмеялся над случившимся. Вообще в молодости Пинтилий ладил с людьми. Вот только Мариоаре не сумел угодить. То она ругала его, что много зерна уходит на посев, то грызла, что кукуруза взошла редко. И так она его заморочила, что он в конце концов потерял веру в свой талант сеятеля. Это было одной из причин, что он оставил поле и взялся за сапожное ремесло. Когда надо было засеять свой клочок, приходилось нанимать кого-нибудь, а расплачиваться сапожничеством. Но запах дубленой кожи и сапожного вара не мог ему заменить аромат земли. Тогда он, улучив свободную минуту, стал бродить по лесам и оврагам в поисках редких корней, из которых вырезывал фигурки.

Видения прошлого чередовались перед Пинтилием, и он чуть было не забыл, зачем пришел сюда. Но людей в сельсовете не убавлялось. Постепенно руки и ноги Пинтилия обмякли, веки отяжелели, голова склонилась на плечо. Почему бы и не соснуть немного, все равно сидишь без пользы?