Обрести себя

Чтобы хоть как-то отстоять свою независимость, он часто подряжался на ночь разгружать вагоны. Возвращаясь к утру домой, вынужден был переносить взгляд матери, полный упрека и подозрений. Она не замечала, что он просто падает от усталости, не задавала никаких вопросов, а лишь укоризненно вздыхала. Чтобы как-то реабилитироваться, он шутил:

— В моем возрасте, мать, мужчина может иногда возвращаться попозже.

Ангелина не хотела входить в подробности, хотя на сердце ее была тревога. Да и разве может мать не беспокоиться о детях, даже если они становятся взрослыми.

Однажды у Ангелины вспыхнуло страшное подозрение: сын ворует! Причиной послужило хвастовство Дануца. Он как-то проговорился, что, когда они гуляют с братом по городу, тот угощает его по-царски. Что пожелает Дануц, тут же покупает. Дело было в том, что Илиеш, заработав деньги, сразу же забывал, каких трудов это стоило, забывал все зароки перед самим собой насчет экономии, тратил заработок с невероятной быстротой. Правда, угощения, о которых упоминал Дануц, сводились к нескольким порциям мороженого. Еще Илиеш водил его в кино и покупал недорогую игрушку. Но, привыкшая вести более чем скромную жизнь, Ангелина видела в этом расточительство. Вот почему ее охватили страх и сомнения. Ведь она никогда не была хорошего мнения о своем старшем сыне, который всегда жил как хотел и не спрашивал у нее советов. Кто знает, что у него на душе? И вообще загадка — то у него ни копейки, то вдруг начинает пичкать Дануца лакомствами. Ангелина решила немедленно поговорить с Илиешем.

— Дануц говорит, что опять ты ему купил конфет.

— Главная страсть детей — сладкое. Я потому горький, что в детстве сладостей не видел.

Она сделала вид, что не поняла, к чему он клонит.

— Балуешь его, Илиеш.

— Отдаю братский долг.

Решив, что вступление сделано, Ангелина спросила прямо:

— Откуда у тебя деньги, Илиеш? Насколько мне известно, приехал ты без гроша.

Она старалась не глядеть ему в глаза. Ее белое лицо теперь казалось восковым. С его приездом она заметно похудела и словно бы сделалась выше ростом. Кожа на щеках одрябла, волосы, за которыми она перестала ухаживать, казалось, были припорошены золой. Еще не перешагнула за пятьдесят, а уже старуха.

Поняв, на что намекает мать, Илиеш ощутил приступ дурноты. Он покраснел, словно его ошпарили, по лицу заструился пот. Если твоя собственная мать такого о тебе мнения, то что могут подумать о тебе чужие! Она по-своему истолковала его растерянность:

— Весь наш род зарабатывал честно хлеб. И если ты выбрал кривую дорожку, то лучше иди и ляг под поезд.

Если бы она не была его матерью, он ударил бы ее.

Словно сонный, подошел он к зеркалу и стал разглядывать свое лицо. Неужели на нем есть печать падения, деградации? Иначе отчего ей могла прийти в голову такая ужасная мысль? Разве только потому, что он не отчитывается за каждый свой шаг? Да нет, лицо как лицо, никаких признаков порока. Почему же сомневаются в тебе даже самые близкие люди? Может быть, потому, что тебе не повезло, не посчастливилось быть среди «избранных»? Потому что, как выражается Чулика, ты как бы человек второго сорта?

— Как мало мы знаем друг друга, — сказал он тихо, с трудом сдерживая гнев.

Ангелина взяла зеркало, переставила подальше от него. Она видела, что допустила бестактность, и боялась, что он в порыве ярости разобьет зеркало.

— Не сердись, Илиеш, я обязана думать обо всем.

— Почему же обязательно думаешь плохое?

— Потому что дурное дело нехитрое, может соблазнить.

— Да, мать, видно отдалились мы с тобой друг от друга.

— У одинокого мужчины много соблазнов.

— Как и у одинокой женщины.

— Если я тебя обидела, сказала что-то не так, не суди строго. Я имею на это право.

— Не имеешь! — крикнул он.

Он готов был обрушить на нее поток обвинений. Все перемешалось, слепая сила, казалось, вот-вот снесет все плотины, которые он прежде старательно возводил в душе. Он сжал кулаки, ногти до крови впились в ладони. Однако сдержался и как можно мягче добавил:

— Печально, мать, что мы не верим друг другу. Если ты сомневаешься в моей честности, то мне лучше уйти из твоего дома сейчас же.

Конечно, куда лучше было бы рассказать ей правду, как и где он заработал деньжонки, которые иногда гостили в его кармане. Однако сдерживало то, что об этом, конечно, узнал бы Чулика, который имел свои понятия о деньгах и уважал только тот заработок, который доставался без особого труда и пота. Если бы Чулика узнал, что Илиеш подрабатывает на выгрузке вагонов, он бы просто стал презирать парня. Между прочим, в отличие от Ангелины, Чулика был уверен, что, раз Илиеш работал там, где добывают прямо из земли золото, не может быть, чтобы он не припрятал золотишко про запас. Только, по его мнению, Илиеш себе на уме и тщательно скрывает свои сокровища. Такое положение вещей больше устраивало Чулику. Он скорей уважал жадного богача, чем щедрого бедняка. Чулике было приятно думать, что его пасынок разжился там, в Сибири. Зачем же его разочаровывать?