Обрести себя

Не слушая старших, Дануц сидел на табуретке и складывал из спичек замысловатые фигуры. Вечер был тоскливый, за окнами шумел монотонно дождь, к стеклам окна прилипли занесенные ветром листья акации. Из кухонного крана, который недавно сменили, в раковину ритмично капала вода. Чулика глубокомысленно изрек:

— Напрасно сменили кран, старый был лучше.

В это время его скучающий взгляд остановился на Дануце:

— Сколько раз тебе говорить, чтобы не играл со спичками!

Дануц не обратил внимания на его слова. Он не очень-то боялся отца.

— Я не играю, я считаю.

— Все равно нельзя! Сказано, не трогай спички, — значит, не трогай!

Лицо Чулики исказилось гневом, глаза сузились. Он весь налился кровью, даже побагровел. Предчувствуя беду, Ангелина нагнулась и стала сама собирать спички. Дануц возмущенно закричал, стараясь оградить с таким трудом сложенные фигуры. Ангелина шлепнула его по затылку.

— Тогда купи мне счетные палочки! — потребовал мальчик.

Чулика вылупил глаза:

— Как это «купи»? Разве я тебе не давал денег на эти самые палочки?

Дануц опустил голову, прикусил губу.

— Давал или не давал? — домогался Чулика и, схватив его за ухо, сильно крутанул.

— Давал.

— Где же палочки?

— Не нашел.

— А где деньги?

Уличенный во лжи Дануц стал всхлипывать. Сам же и виноват, не надо было заводить речь об этих проклятых палочках. Теперь он лихорадочно искал выход из положения. Чулика совсем разъярился, другой рукой схватил Дануца за подбородок, поднял голову, чтобы поглядеть в глаза.

— Так где же деньги? А?

— Купил у одного парня рогатку.

— Прекрасно! Рогатку! Отец работает как проклятый, а он покупает рогатки! Очень красиво, с этих пор начинаешь радовать меня, сынок. Завтра чтобы палочки были здесь, понял? А теперь марш в угол, будешь стоять там до тех пор, пока не пройдет охота покупать рогатки.

Дануц попытался что-то объяснить, но отец не дал ему открыть рта:

— Никаких разговоров! В угол!

Дануц с виноватым выражением лица пошел отбывать наказание. Стоять в углу ему было позорно. Во-первых, он уже большой, ходит в первый класс. А во-вторых, было совестно перед старшим братом. Знал бы Дануц, что отец так рассердится из-за каких-то там палочек, сам бы настругал их сколько хочешь или попросил бы Илиеша. Теперь, хочешь не хочешь, придется подчиниться. Но Чулика не успокоился:

— Не здесь, иди в ту комнату!

— Туда я не пойду, — запротестовал Дануц.

— Так я тебя за ухо отведу!

Мальчик стал всхлипывать, поднял умоляющий взгляд на мать. Она тут же заступилась:

— Оставь его тут. Знаешь же, он боится темноты.

— С твоим воспитанием из него вырастет дегенерат!

Ангелина замолчала, проглотив обиду; вернулась к своей работе. Дануц подождал еще несколько минут, надеясь, что кто-нибудь из старших защитит его, но, не встретив поддержки, поплелся в темную комнату. Темноты он и впрямь боялся. Лучше бы отец дал ему пару оплеух. Чулика крикнул вдогонку:

— Смотри свет не включай, стой в углу!

Он прекрасно знал, что если оставить Дануца в углу здесь, в кухне, это будет, для него развлечение — станет забавляться, показывая на стенке тени от сложенных пальцев, или чертить ногтем на штукатурке различные фигуры.

Более сурового наказания, чем то, которое назначил Чулика, для Дануца не существовало. В темноте ему чудится всякая чертовщина. Из гардероба, из-под дивана, из углов вылазят разные страшные чудища, которые вот-вот схватят тебя своими противными лапами.

Бедный Дануц и сам не понимал, как ему удалось вытерпеть и не закричать от ужаса, когда он оказался один в темной комнате.

Илиеш спокойно дожевывал свой ужин, стараясь соблюдать нейтралитет. Но скандал сильно задел его. Он чувствовал, что Дануц страдает из-за него, что истинный виновник раздражения Чулики — он, Илиеш. Дануц — только козел отпущения. Хотя Илиеша все-таки и приняли неплохо, хотя мать и взялась прописать его, хотя Чулика великодушно предоставил ему жилье, Илиеш чувствовал себя стесненным. Атмосфера в доме накалилась с его приездом. Ссоры между Чуликой и Ангелиной с каждым днем учащались. Эти стычки вроде бы возникали не из-за Илиеша, а по другим причинам, часто пустяковым, но истинным виновником был именно он.