Обрести себя

И у нее сразу пропало желание просить справку. Даже не то чтобы пропало, а как-то растворилось в других мыслях. Работа в больнице стала теперь казаться не такой уж заманчивой. Если хорошо пораскинуть умом, нетрудно убедиться, что ничего хорошего из этого получиться не может. Придется вечно маяться в дороге — то туда, то обратно, — дом останется без присмотра, а ребята совсем отобьются от рук. Почему бы, в самом деле, ей не записаться в колхоз, как все остальные сельчане? Чего ей откалываться от других? Не может же ошибиться все село, все, кто уже вступил в колхоз. Значит, это не такая страшная штука. Если был бы жив ее Максим, он первым, обязательно первым, записался бы в артель.

— Мне пора идти… — спохватилась Иляна.

— Посиди, не каждый день доводится вот так встречаться. Посиди.

— Не могу. Хочу поскорей взглянуть, что там натворили мои сорванцы.

— А ведь говорила, что пришла с какой-то просьбой, — напомнила Лимпиада.

— Насчет колхоза хочу посоветоваться. Погодить, пока выяснится с Пинтилием, или самой подать заявление?

— Что выяснится с Пинтилием? — не поняла Лимпиада. — Болезнь или…

— Болезнь проходит, а вот наша с ним связь… Боюсь, что не очень прочная.

— Завяжи покрепче, если боишься.

— С моей стороны препятствий нету. А так… Сколько может тянуться такое житье? В один прекрасный день надоест ему у меня — и поминай как звали. — Иляна сделала небольшую паузу, смахнула слезу, вытерла глаза подолом юбки. — Нельзя ли как-нибудь узаконить это дело? А? Чтобы расписаться, как теперь полагается. О венчании я уж не говорю.

«Ах, вот куда ты вела, — сообразила наконец Лимпиада. — Могла бы и короче путь выбрать, прямее».

— Пинтилий такого же мнения?

— Чего бы я пришла морочить тебе голову, если бы он думал иначе?

Иляна уже радовалась, что не заговорила о справке. Это дело для нее было важнее. А справка, в конце концов, никуда не уйдет; в случае если не понравится в колхозе, можно попросить и справку. Однако Лимпиада что-то очень уж долго размышляет.

— Ладно, — Лимпиада подняла на Иляну свои добрые глаза, — устроим все, чтобы жили вы по-людски. Это в наших руках. Пусть только Пинтилий поправляется. А в колхоз можешь вступить теперь, не дожидаясь, когда он выпишется из больницы. Его уже записала в колхоз вражья пуля.

— Думаешь, все уладится?

— А как же! Уладится и будет по закону, не беспокойся.

— Ох, Лимпиада, камень ты с сердца сняла! — Иляна поднялась.

Теперь можно и домой. Лимпиада обещала, а она слов на ветер не бросает. Знала бы она, что Иляна еще час назад твердо решила покинуть село, искать счастье на стороне! Еще час назад она чувствовала себя здесь преступницей, не смела поднять глаза при встрече с кем-нибудь из односельчан. А вот поговорила с понимающим человеком, и жизнь кажется уже не такой безнадежно запутанной.

Лимпиада вышла проводить Иляну. Снег все сыпал и сыпал, зима не собиралась уходить, наоборот, устраивалась основательно, надолго.

— Да, — сделала вид, что только что вспомнила, Иляна, когда они вышли, — если не надоела, есть еще одна просьба. Очень Пинтилий тоскует по своим дочкам. Мне пойти к ним как-то неудобно. Может, ты поговоришь с ними? Он им все-таки отец, пусть проведают. То, что отец не мирится с матерью, их не касается.

— Не думаю, что от моего разговора с ними будет какой-нибудь толк.

— А ты попробуй, удружи. Очень уж страдает из-за них бедняжка Пинтилий.

— И ради этого ты таскала дрова в сарай? — пошутила Лимпиада беззлобно, разгадав ее хитрость.

Даже в темноте было видно, как она улыбнулась. Лимпиаду обрадовала собственная добрая, хорошая улыбка, какой она давно не улыбалась.

Это ощущение внутренней свежести, воскрешения чего-то светлого в душе долго не покидало Лимпиаду, когда она осталась одна у ворот. Иляна быстро зашагала домой, подгоняемая заботой о детях. Лимпиада раздумывала, прислонившись к столбику у калитки: «Этому простофиле Пинтилию хоть на старости повезло, — глянь, как эта дуреха бьется из-за него. Даже метель не может ее остановить».

Проказница зима затеяла настоящий хоровод, густая снежная пыль закружилась вихрем над Валуренами. Снег плотно накрыл землю, заборы, крыши. Лимпиада любовалась пляской снежинок. Это забавляло и волновало ее, пробуждало в ней давно забытые образы, погребенные под слоями многих лет и зим. В ее воображении встала снежная баба с метелкой под мышкой. Вот маленькая девочка тянет за веревочку деревянные санки вверх по склону холма, стараясь удержаться, не соскользнуть вниз. Сейчас Лимпиада тоже поймала несколько мохнатых снежинок на ладонь, как любила делать в давние-давние годы, они тут же растаяли. Открыла рот и попыталась поймать снежинку ртом, внутренне смеясь над собой, внезапно как бы впавшей в детство. А между тем в доме ее ждало столько недоделанных дел!