Он давно заметил, что старшие дочери недолюбливали друг друга. С годами отношения между ними все обострялись. А с тех пор как Женя вышла замуж, опередив старшую сестру, они стали откровенно враждебными. Сестры не старались скрыть свой вражду даже при родителях, чуть что — показывали зубы, кололи друг друга ядовитыми подковырками. Чего им не хватает, кто стал между ними, какой злой дух поселился в их душах, озлобляя друг против друга? Будто и не сестры они. Долго думал об этом Арион, а ответа так и не нашел. Может, злоба родилась из-за того, что Женя красивей Виктории, что ум ее острей и любознательней? Но зато Виктория трудолюбивей, отзывчивей, добрей. Или, может быть, Виктория не в силах простить Жене, что та, появившись на свет всего на одиннадцать месяцев позже нее, перехватила материнскую грудь, и ее, старшую сестру, вынуждены были выкармливать козьим молоком? Деревенские знахарки говорят, что только от этого Виктория и выросла такая худющая и невзрачная. «Эх, Женя, Женя, — вздохнул Арион, раскуривая новую папиросу. — Не к добру ты спешишь. Сначала поторопилась родиться, потом поспешила с замужеством. На свете существует порядок, который не следует нарушать. И этот порядок велит: нельзя младшей сестре загораживать старшую. Но ты слишком упрямая, нетерпеливая, Женя».
Вот и тогда, когда заявила, что выходит замуж, Арион пытался ее урезонить, ссылаясь на старинный обычай. Куда там, высмеяла отца!
— Ждать, пока выйдет замуж Виктория? Ты что, отец? Хочешь, чтобы кукушка пропела мне отходную в старые девы?
И Арион замолк. Что он мог сказать? Господи, до чего жестоки бывают иногда дети! Язвят тебя больнее, чем враги. Женя затронула своими словами его самое больное место, бросила в лицо то, чего в деревне никто не смел говорить открыто. Да, это было правдой: бедная Викторица выросла некрасивой. Ни лица, ни фигуры. Мелкая, костлявая, рот большой, щеки угристые, среди сестер она — словно бы из другой породы. Только глаза у Виктории привлекательные, даже красивы, излучают добро. Но чтобы заметить их, надо приглядеться, а на нее никто не смотрит.
Одно время Арион надеялся: подрастет — выправится. Но она перешагнула порог двадцатилетия — и нисколько не изменилась. Кровоточило сердце отца, когда он видел, как стоит она отдельно от парней и девушек, как танцует только с подругами.
— Каждая соломинка свою тень имеет, найдет и она кого-нибудь в свой срок, — утешала Ариона Мадалина, как всегда, не терявшая бодрости духа.
Но годы шли, суженый Виктории не являлся. И девушка зря поглядывала исподтишка на парней. Взгляд ее никого не обжигал.
— Парубки глупые, ей-богу, глупые, — жаловался Арион Мадалине.
— Можно подумать, что ты был умнее, — иронически откликнулась Мадалина, намекая на какие-то его проделки, запертые на замок времени.
Боясь, что жена опять начнет ворошить кое-что из прошлого, он поспешно согласился с ней.
Между тем Виктории перевалило за двадцать пять, а в деревне это срок, после которого не вышедшую замуж считают старой девой. Так что не зря сон обходит Ариона Карамана. Годы постепенно меняли характер Виктории, которая из доброй, доверчивой становилась злобной, зубастой, нервной. Теперь ее уже не встретишь на танцах, по воскресеньям она не ходит гулять с подругами. И одеваться стала неряшливей, редко задерживалась у зеркала, а по утрам выглядела более уставшей, чем вечером перед сном. Арион молчаливо страдал за нее и старался быть с ней мягче, уступчивей, щедрее. Но это не вызывало в ней признательности, а только раздражало. Она грубила ему, старалась чем-нибудь уколоть. А однажды, когда он пожурил ее за что-то, со злостью сказала:
— Я не просила вас рожать меня.
Арион не знал, что ответить, и молча проглотил обиду.
Может быть, Женя права, что не стала ждать, когда справит свадьбу старшая сестра. Во всяком случае, он любил их всех поровну и желал им только мира и радостей.
Немного волновало его и то, что Женя изменила земле, делу отца и деда и пошла в книжный мир. В книжки Арион не очень верил. По его мнению, они хороши только зимою возле печки, во время затяжной метели. А делать из книжки ремесло — пустое, несерьезное дело. Земля есть земля. Она тебя носит, кормит, поит. Она тебя примет к себе за пазуху, когда пробьет твой час, и ты возвратишься в хаос, из которого явился. Земля — основа основ, жизнь, и Арион крепко держится за нее, в меру сил передавая детям великую любовь к ней. Не очень вдохновляли его даже космические полеты.
— Ну и отсталый же ты, батя! — посмеивались дочери над его взглядами.
— Может быть, но вы меня не сдвинете с места, — упорствовал он.
Он искренне удивлялся, как могла Женя променять красоты полей на четыре стены, обшитые некрашеными стеллажами, — сельскую библиотеку. Спертый воздух помещения стер румянец с ее щек, придал лицу вялый, желтоватый оттенок. Арион от души жалел ее. Тоже мне работа — сидеть целый день и ждать, когда зайдет какой-нибудь бездельник и попросит книжку! Умереть можно от тоски. Однажды он говорил с ней на эту тему, настойчиво советовал переменить специальность, пока не поздно.