Обрести себя

На нужду Арион никогда не жаловался. Жил не очень богато, но и до бедности не доходил. Если ежегодно к началу колошения хлебов имел, на чердаке пару мешков прошлогодней пшеницы, то считал, что живет хорошо. А если, кроме того, в хлеву еще округлялась и свинья, то он братался с самим везением и мог переходить на «ты» с самим священником. Большего Ариону и не надо. И те, кто утверждают, что крестьянская натура жадная, поберегли бы лучше при себе в этом случае свои теории. На большее, чем нужно для жизни, Арион никогда не зарился. Таков уж у него характер. Сдержанный, уравновешенный. На своей Мадалине женился он по любви двадцать восемь лет тому назад. Был он тогда, что называется, голодранцем в рваных штанах, которого ожидала прочная бедность. И все-таки жили неплохо. Молодые и здоровые были, понимали друг друга. Жизнь уберегла их от ссор, особых забот и печалей. Единственное огорчение, которое омрачало одно время их маленький мирок, было в том, что Мадалина, несмотря на его желание иметь сына, рожала все девочек и подарила свету божьему четырех дочерей подряд. Но девочки все были здоровые и потешные. Так что серьезных разногласий в семье не было. Тем более что как только Мадалина приходила в себя после родов, она обнимала его и лукаво шептала:

— В следующий раз будет мальчик.

Так она водила его за нос много лет. Если, случалось, он терял надежду и начинал ее стыдить, что она не держит слова, Мадалина опять одурманивала его подхалимской речью:

— С девочками спокойнее, они послушные, ласковые, прилипчивые, далеко от нас не уйдут. А вдруг, не дай бог, война — все-таки с девочками легче. Конечно придется разориться на приданое. Но и приданое теперь не то, что было. Коврик, подушка — и прощай, батя.

Не согласиться с мудрыми словами Мадалины никак было нельзя. И единственное огорчение Ариона таяло, как ледышка на солнце.

Между тем девушки подымались, росли, начали оперяться, требовали платьев, ботинок, косынок. И бедному Ариону не оставалось времени для размышлений о мальчиках. Да имей ты и десять рук, все равно не успеешь заработать столько, сколько требуется на дочерей. Так и остался без сына.

— Ничего, вырастут, заведут свои гнездышки, и нам полегче станет, — как всегда, успокаивала Мадалина, стараясь приласкать мужа.

Постарел ли Арион, ослабела ли волшебная сила Мадалины, но со временем ее прибаутки уже не действовали так, как в старину, и Ариону от них ничуть не становилось легче. Постепенно в его душу стал проникать поток новых тревог за дочерей.

Странно все получалось: вместо того чтобы избавиться от хлопот, как предсказывала Мадалина, с ростом девушек заботы Ариона все увеличивались, усложнялись, просто подавляли его. Частенько ворочался он по ночам в постели, словно желая охладить простыню; одна дума занимала его: «Эх, лучше было бы с мальчишками! Ведь парню справишь костюм — носи несколько лет. А девчонкам — боже ты мой! — девчонки раньше времени выбелят твои волосы. Дня нет, чтобы не потребовалось для них что-нибудь новое. Не успеешь справить пальто одной, как, глядишь, у второй уже порвалось. Да разве только пальто?! Ленты, серьги, бусы, кольца и всякая другая чертовщина». Даже если бы Арион ковал деньги, все равно их не хватило бы. Да и то сказать — девушки все уже на выданье, нужно одеваться наравне с другими. До сих пор еще туда-сюда, кое-как сводили концы с концами. Что становилось тесным для одной, донашивала другая, одежда, как по лесенке, переходила к младшей. Мадалина подшивала, удлиняла, расширяла — все было нормально. Теперь же дочери, как близнецы, сошлись в один рост. И если одна просит новые чулки, то обязательно надо купить всем, иначе скандал. А это уже не два рубля, а целых восемь. Хорошо, если по два, а то есть чулки и подороже. Но последние дни не эти заботы осаждают Ариона, не они заставляют его ворочаться по ночам в постели. Не из-за них он не может найти себе места, словно карась на песке.