Обрести себя

— Танцуй дальше с Иляной, я устала, — внезапно остановилась Марина Ивановна перед круглолицей девушкой с полными губами и глазами цвета распустившегося цикория. Музыка играла без остановки, девушка с голубыми глазами пошла за Микандру с неохотой. Учительница жестами приободрила их.

Иленуца танцевала легко, словно не касалась ногами земли, словно ее нес попутный ветер — все дальше, все выше. Понемногу Микандру тоже отдался танцу. Вместе с успокоением пришла и смелость, он стал придирчиво изучать свою партнершу. Ее он знал давно. Это была та самая, которая когда-то приходила в овраг, надеясь купить тананику за плацинду. Конечно же он сразу узнал ее, тот же прямой нос, голубые глаза. Как вытянулась, настоящая барышня. Интересно, кто ее привел на жок? Вот если бы встретиться с ней взглядом, тогда было бы проще спросить. Однако девушка не поднимала на него глаз, — опустив ресницы и склонив немного голову к плечу, она вкушала хмель танца. Она будто отсутствовала, не замечала, что творится вокруг: не видела ни его, ни других людей, которые теснились на площади, как голубцы в горшке, не чувствовала палящего солнца — все окружающее полностью исчезло для нее. Она словно плыла, легко и свободно, в колдовских мелодиях. «Эту можешь не кормить неделю, дай только потанцевать», — неприязненно подумал Микандру, задетый ее безразличием к нему. Танцевать молчком ему вовсе не хотелось, неписаный деревенский этикет требовал, чтобы кавалер шепнул своей девушке хоть словечко, иначе могут подумать, что она танцует с ним без всякого интереса, так, из приличия, раз нельзя отказать. Расхрабрившись, он наклонился к ее уху:

— Знаешь, еле-еле тебя узнал. Чертовски красивая стала!

Комплимент вышел не ахти какой, но он еще новичок в этой науке. Сказал, чтобы напомнить о той далекой встрече. Она словно не слышала его слов. Но Микандру не сдался, не зря он был сын Рады.

— Такой вкусной плацинды, как тогда, я больше не пробовал.

— Мама для меня пекла.

— Она всегда тебя так кормит?

— Это тебя очень интересует?

— Нельзя ли стать пайщиком?

— На еду компаньонов много найдется.

— Марш! — заорал кто-то отчаянно.

И музыканты, бросив одну мелодию, перешли к другой — мужественной и энергичной. Иленуца, недовольная, что прервали танец, простонала:

— Опять марш!

— Ведут Лизу Дремоту, — констатировал Микандру, приподнявшись на цыпочки.

— Лизу? Что ты говоришь! Слава богу. Три раза ходили за ней ребята, да мать не отпускала, говорила, что она на ферме.

Среди собравшихся вокруг хоровода зрителей начались по этому поводу толки.

— Это Корнел. Хотел доказать всем, и вот удалось все же.

— Назло Стэнкуце делает.

— А что говорит фельдшерица?

— Что ей остается, плачет себе в платочек.

— В другой раз будет знать, что любовь не семечки, чтоб раздавать по щепотке каждому.

— А может, у нее такая любовь.

— Молчи, а то услышит.

— Неужто она тоже здесь?

— А ты думала?

— Где?

— Вот там, сзади.

— Жалеет небось, что потеряла Корнела.

— Что он, рубль, что ли, чтобы его терять? Повернулся к ней задом — и весь разговор.

— Смотри, какими глазищами она смотрит на Лизу. Утопила бы в ложке воды, не иначе.

— А знаешь, дочка Дремоты смазливая.

— Красивая. Вот только ума не хватает.

— Почему?

— А потому. Вместо того чтобы жить да радоваться, как другие девушки, нянчится с байструками своей матери.

— Плюнь мне в глаза, если сегодня Дремота не стирает сама пеленки!

— А что, опять родила?

— Еще в прошлом месяце.

— От кого?

— От святого духа.

— Без шуток.

— Говорят, стирала белье на речке, а рядом стирала Фрося Еремии Шпета. Вот брызги от подштанников Еремии и попали на нее.

— Да ну тебя к черту! Вон дети слушают.

Покрасневший Микандру отвел Иленуцу подальше от кумушек, которых теперь уже нельзя было ничем остановить. Их языки словно кто-то ошпарил крапивой — так чешутся. Одному еще можно было бы послушать, но у девушек, как известно, барабанные перепонки нежнее, чем у ребят. Слишком наперченная речь не для их ушей. Микандру с Иленуцей отошли в тень акации. Он испытывал к ней особую признательность, что не убежала от него, как только закончился танец, а держится около.

— Вот тебе, сегодня сам собирал. — Он протянул ей самодельные бусы, на которые потратил много старания.

Она взглянула на них краешком глаза.

— Для кого?

— Для кого попадет.

— Из шиповника?

— Ага.

— А что, симпатичные.

— Хочешь, подарю.

— И что с ними делать?

— Высушить, зимою сварить и выпить отвар — помогает от болезни.

— От какой?

— От любой. От простуды, головокружения, одышки.

Иляна робко взяла бусы, обернула их вокруг запястья, посмотрела оценивающе со всех сторон. Потом, к великому удовольствию Микандру, надела их на шею. Они были так к лицу ей, что от нее нельзя было оторвать глаз.