На следующий день он проснулся с ужасной болью в висках. Стены кружились. Дрожали ноги. В глазах стоял какой-то туман, и он видел все, как сквозь сито. Его тошнило, сосало под сердцем. В комнате — вонь, кавардак. Илиеш кое-как подмел и вышел на воздух. Тут он почувствовал, что волосы у него липкие. Во рту было горько, как от полыни. Он добрел до дерева и лег в тени. Сильная боль распирала грудь. Казалось, внутри нарывает. Ничто не интересовало его. Павлины и розы потеряли прежнее очарование, щелканье Никитиных ножниц уже не ласкало слух, а разрывало сердце на тысячи кусков. За одну ночь все изменилось. Толстенькие гномики с улыбающимися рожицами, казалось, смеялись над ним. Он почувствовал себя опоганенным, облитым грязью.
Ему хотелось бежать отсюда, пока не поздно. Но куда? Фабрика была окружена колючей проволокой, вдоль нее росла густая стена акаций. У ворот — будка привратника, который никого не выпускал и не впускал без разрешения. Мать еще не прислала весточки, а хата, где он мог бы найти убежище, — продана.
— Ты что, болен? Что с тобой? — спросил садовник, увидев его скорчившимся на траве.
Илиеш не ответил. Бросил на него взгляд дикой кошки и отполз в сторону. Цветы Никиты казались ему капканом, специально поставленным, чтоб завлекать людей. Дикий чабрец на вершине Чертова кургана, где Илиеш в свое время кувыркался, казался ему теперь олицетворением счастья на земле.
Чертов курган, тяжелый холм с крутым подъемом, если б ты знал, как тоскует по тебе один паренек, который так мучился, подымаясь на тебя. Если б ты знал, холм, с какой любовью вспоминает он о тебе. Его тоска полностью воздала бы за все проклятия, которыми награждают тебя валуряне, ежедневно карабкаясь по твоему склону к нивам и виноградникам…
Когда ослики возвестили время обеда, Илиеш не пошел накрывать стол наверху. После прошедшей ночи ему было стыдно глядеть людям в глаза. Он страшно затосковал по Иону и дедушке. Хоть бы повидать их, излить им душу… Кто знает, может быть, теперь они уже вернулись в село. А может, хоть письмо прислали…
Сквозь листву пробилось несколько солнечных зайчиков. Желая избавиться от них, Илиеш натянул картуз на глаза и предался своим мыслям. Он уже был далеко-далеко отсюда, сидел в саду у Лимпиады, под орехом, и рассказывал Иону обо всем случившемся.
— Ты должен был дать ему разок по морде, чтоб знали тебя, — корил его Ион.
— От такого сумасшедшего лучше вырваться и убежать, — вмешался в разговор дедушка.
Илиеш взвешивал сказанное. Конечно, стоило бы дать Руге разок, чтоб попомнил его. Только Руга тоже может дать сдачи, а Илиеш еще маленький и не справится с ним. А если убежать? Кто помешает? И как ему до сих пор не пришла в голову эта мысль? Ну и глуп же он! В глубине сада есть высокая черешня, у самого забора. Поднялся по ней, перепрыгнул на ту сторону — и дуй домой. Ну и что, если Чулика продал хату? Он будет жить у Тоадера Мунтяну или в хате тетки Лимпиады. Не пропадет.
Ветви черешни росли в виде лестницы, и было очень легко взобраться наверх. Илиеш вздохнул полной грудью. В голове у него прояснилось, и боль в сердце приутихла. С минуту он любовался видом, открывающимся за забором. Поля хлебов, кукуруза в долинке, красная крыша вокзала. Сверху шел длинный товарняк.
«Когда паровоз дойдет до станции, перепрыгну через забор, — решил он. — Пусть ищут. Какую рожу скорчит Чулика, когда узнает, что я сбежал!»
Его радовало, что таким образом он не только спасется от Руги и его дружков, но и сыграет злую шутку с маляром. Он еще раз смерил взглядом расстояние и спрыгнул. Его расчеты нарушил один сук, которого он не заметил. Рубашка зацепилась за него, и он повис в воздухе. Отцепившись, Илиеш со злостью прыгнул, уже не глядя куда. Он угодил как раз на край живой изгороди из акаций. В руку впилась колючка. Лицо было расцарапано. Из кустов неожиданно вышел Онофрей.
— Эй ты, акробатикой занимаешься? — иронически спросил он, помогая ему выбраться из колючек.
Илиеш с ненавистью глянул на него и промолчал.
— Тебя зовет Руга. Иди и не раздражай его.
Паренек вытер рукавом расцарапанное лицо, собрал всю свою смелость и упрямо ответил:
— Не пойду.
— Что?
— Наверх не пойду.
— Почему?
— Так.
— «Так» не бывает. Нужна причина. Брось глупости и иди.
Ласковый голос, каким он говорил, обезоружил Илиеша. План, который еще минуту назад казался ему заманчивым, теперь стал несбыточным. Им овладели сомнения, страх, нерешительность.
Руга, развалившись на постели, читал газету «Вселенная». Рядом были разбросаны другие газеты. На столе в пепельнице дымилась папироса.
— Где шляешься? — недовольно спросил он.
— Принести обед?
— Нет, не нужно.
Он был угрюм. Отложил газету и сел на край кровати.