Обрести себя

— Вчера перебрал через край, — проворчал он, давая понять, что у него плохое настроение. Зевнул несколько раз, проглотил слюну и перевел разговор на другую тему: — Послушай, Муцунаке, как я понял твоего старика, он оставил тебя здесь, чтобы сделать из тебя человека. Довольно серьезный вопрос в наши времена. Чтобы решить его положительно, нужно начать с азов. Другими словами, к семи часам принимай свой пост. Явившись в конюшню, найдешь Тимофте Хамурару и скажешь, что я послал тебя. Обедать будешь в столовой, как и до сих пор. Спать — с Онофреем и Вэкэреску. Только должен мыться хорошенько, чтобы не вонять навозом. Понятно?

— Понятно.

— Есть у тебя какие претензии?

— Нет.

— Тогда иди. Я хочу спать.

Наконец-то и Илиеш нашел себе место на этой недружелюбной фабрике. Насмешки памятной ночи осели где-то в глубине души, а на поверхность всплыла надежда, ластясь, как хитрая лиса, и заставляя его забыть обиду. Он будет среди людей, получит работу и, может быть, избавится от своего ненавистного покровителя.

Илиеш, не дожидаясь следующего утра, сразу же пошел на службу. Конюшни находились около кузницы, у нижних ворот. Красивый парк, в который попадаешь, войдя в центральные ворота, простирался до конюшен. Постепенно он редел. Здесь росли шелковицы. За ними начинался пустырь с пыльными кустиками мальв и птичьей гречихи. Со стороны кузницы доносился оглушительный звон молотков. Из закопченной трубы поднимался столб черного едкого дыма. Чуть дальше стояло несколько полуразвалившихся сараев и навес, защищавший от дождя и солнца фаэтон начальника.

С той поры, как продали Вьюна, Илиешу не представлялось случая ухаживать за лошадьми. Ему хотелось бы иметь под своим присмотром парочку молодых быстрых лошадок. Он уже представлял себе, как будет их мыть, заплетать им гривы.

Тимофте Хамурару был молчаливым человеком. Если он и разговаривал, то только с лошадьми. Курил много, папиросу за папиросой. От него несло дымом, как из сушилки табака. Конюхи рассказывали, что однажды его жена, почувствовав боль в груди, обратилась к доктору в Оргееве. Тот, выслушав ее, посоветовал бросить курить. Когда женщина стала клясться, что в жизни не брала в рот этого чертова зелья, доктор оборвал:

— Делайте, как я сказал, и будете чувствовать себя лучше!

Порядок и чистота в конюшне понравились Илиешу. Хамурару любил, чтобы все было на своем месте. Если он находил сбрую или постромки не там, где они должны быть, надо было видеть, какую расправу над виновным устраивал старший конюх.

Когда Илиеш пришел на работу, Хамурару, сделав несколько затяжек, произнес всего одно слово. «Хорошо!» — и повернулся к нему спиной.

Разочарованный, Илиеш молча взял вилы и вошел в конюшню.

Каждый день его ждала новая работа. Он очищал конюшню от навоза, чистил лошадей, возил тюки с табаком из одного склада в другой. Илиешу досталась пара кляч, которых нужно было подталкивать, чтобы они шли. Других лошадей ему давали, только когда нужно было везти Ругу. Тогда Тимофте собственноручно запрягал в фаэтон пару каурых выездных лошадей. Эти поездки были единственной радостью мальчика. Всякий раз, как он выезжал за ворота фабрики, ему хотелось кричать от радости. При виде полей его глаза увлажнялись. Когда же попадались делянки ржи или слышался крик прячущегося в хлебах перепела, его охватывала тоска по дому.

Он сидел на козлах под палящим солнцем, не чувствуя зноя, забывая, что в фаэтоне дремлет Молох, бог жестокости. Встречающиеся им на пути крестьянки в домотканых рубашках казались завороженными лебедями из давно слышанных сказок. Его охватывала, переворачивая всю душу, глубокая тоска по родному селу. Где-то там, далеко за холмами, скрывались Валурены. Он на секунду закрывал глаза, представляя себе Ольгуцу, работающую на винограднике. Он рисовал себе, как вечером она идет к колодцу, наливает в желоб ведро воды и моет ноги, бросая усталый взгляд на ворота дома Илиеша. Он хранил в душе надежду на то, что когда-нибудь Руга поедет и туда. Но помощнику начальника больше нравилось кружить по ближним селам. Он знал табаководов всех окрестных сел как свои пять пальцев, входил в их дворы, как в собственный дом. При виде его люди менялись в лице, суетились без толку. Никто никогда не мог знать, как поведет себя «шеф». Иногда он бывал добрым и благожелательным, сыпал остротами и шутками, отпускал грубые комплименты женщинам. А иногда ни с того ни с сего метал громы и молнии, сбрасывал со скамеек связки табака и топтал их ногами.

У него не было барских привычек. Работал он как мул — целыми днями без устали ходил по полям, знал, где и кто должен убирать табак, чей табак поспел, а чей нет. Все знал. И упаси бог, если кто-нибудь пытался обмануть его. Без разбора бил старого и малого. Иногда он приходил в ярость просто неизвестно отчего. Однажды он наткнулся на обедающих в поле крестьянок.

— Приятного аппетита, — пожелал он им.