Обрести себя

Из всех девушек, которые приходили к Руге, больше всех ему нравилась Наташа. Он тайно обожал ее. Ему нравилось смотреть на ее длинные каштановые косы, не заплетенные до конца и перекинутые за спину. Ее красота могла покорить любого, кто ее видел. У нее были странные глаза — один голубой, другой карий. Они светились глубоко и задумчиво, как две струи родника. Наташа так тепло улыбалась, что, словно молодое вино, могла смягчить любое сердце.

Наташа доводилась племянницей Никите-садовнику, жила в общежитии. Однажды, встретившись глазами с Илиешем, который проезжал на повозке, она подозвала его. Он спрыгнул на землю, подошел с волнением в сердце. Она положила ему руку на плечо и тихо попросила:

— Не говори дяде, что видел меня у Руги.

Ее просьба вызвала в нем целый вихрь разноречивых чувств и неприятных воспоминаний. Ему казалось, что на ней остались следы рук шефа. В памяти всплыл гнусавый голос Вэкэреску, который приказывал: «Муцунаке, повернись лицом к стенке!» Сердце его заколотилось. Охваченный яростью на всех и на все, что он вытерпел и еще вынужден терпеть, Илиеш злобно бросил:

— Нет, я скажу, что ты потаскуха!

Это прозвучало жестоко. Девушка прикрыла лицо рукой, словно защищаясь от удара. Застыдившись, он прыгнул на повозку и ударил лошадей. Девушка закричала ему что-то вслед, но стук колес и свист кнута заглушили ее слова.

Он бы и сам не смог объяснить, как повернулся язык так обидеть ее. Много дней подряд носил он потом тяжелый камень в груди, но так никому ничего и не сказал.

Однажды Наташа исчезла из дому. Вскоре узнали, что она утопилась. Оказывается, была беременна. Ночью Илиеш плакал, мысленно просил у нее прощения. Он пытался представить ее мертвой и не мог.

В воскресенье Илиеш отправился в церковь и зажег несколько свечей за упокой ее души. Это, по его мнению, должно было как-то успокоить тень Наташи. Но тающий воск, казалось, горячими каплями падал на его сердце, жег его еще сильнее. Подавленный, он вернулся на фабрику. В его душе что-то надломилось. Чем верить в пустое, лучше совсем не верить.

В комнате Илиеш тоже не мог высидеть, приходил ночевать поздно, когда все уже готовились ко сну.

— От тебя несет девичьим духом, — посмеивался Онофрей.

Он ничего не отвечал, но в груди накапливалась ненависть.

Как-то вечером в комнату Руги вошла закутанная в пеструю шаль старушка. Она появилась, как призрак, не постучав в дверь и не поздоровавшись. Подошла к столу, где трое играли в карты, по очереди посмотрела в лицо каждому и сурово спросила:

— Кто из вас Руга?

Все трое молча поглядели на нее, делая вид, что стараются вспомнить, кто такой тот, кого она ищет. Илиеш в сторонке ваксил туфли Вэкэреску.

— Руга? — задумчиво пробормотал Онофрей. — Зачем тебе Руга?

— Я мать Наташи.

Сапожная щетка выпала из рук Илиеша. Онофрей бросился к старушке, чтобы предложить стул.

— Мать Наташи? Садитесь, пожалуйста.

Но женщина продолжала стоять. Руга барабанил пальцами по столу. На его угловатом лице играла презрительная улыбка.

— Руги здесь нет, — наконец сказал он, повернувшись на стуле. — Нет его, ушел в село.

— Как так нет? — удивился Илиеш.

— Если я говорю нет, значит нет! — отрезал Руга.

Старушка все еще стояла… Шаль с ее плеч сползла до пола. Она поправила ее, из-под шали показались руки.

Илиеш посмотрел на эти почерневшие, сморщенные пальцы с обломанными ногтями, и ему стало жаль ее.

— Пойди в канцелярию, тебе дадут денежную помощь, — посоветовал Руга.

Старушка несколько успокоилась. Голос ее смягчился, стал жалобным.

— Вы знаете, что значит вырастить человека? — спросила она, обращаясь к Онофрею.

— Да, трудно, — пробормотал Онофрей. — У меня тоже есть дети. Сколько я терплю от них…

Повернувшись к ним спиной, Руга продолжал барабанить пальцами по столу. Илиеш знал эту привычку: так он постукивал, когда проигрывал в карты.

«Почему он не хочет сказать старухе правду?» — раздумывал Илиеш. Щетка снова выпала из его рук.

— Он убил мою дочь, — жаловалась старуха.

— Вы пройдите в канцелярию, уже поздно, закроется, — торопил ее Онофрей.

Но старуха не двигалась с места.

Развалившись в кресле, Вэкэреску читал «Вселенную». Читал, а может, только делал вид, что читает. Женщина вытерла глаза концом шали:

— Подавитесь вы вашей помощью!

Пальцы Руги потеряли темп. Илиеш бросил туфлю. Онофрей деликатно стал подталкивать старушку к дверям. Еще немного, и она выйдет. Уйдет и не будет знать, что стояла так близко от того, кого искала. А завтра, может быть даже сегодня, Руга с дружками будут смеяться, вспоминая, как провели ее. Что им до страданий этой женщины? Илиеш поднялся.

— Тетушка, вот это Руга и есть. — Илиеш указал щеткой в его сторону. — Это он, тетушка, он!

Стук по столу внезапно прекратился. Челюсти Руги крепко сомкнулись.

— Да, это я. Чем могу служить?

Вэкэреску отложил газету и привстал. Он подошел к Илиешу. Свет лампочки внезапно стал зеленым, стены заплясали. Наташина мать метнулась в угол. Потом все пропало: Илиеш полетел головой вниз в какую-то пропасть.