Обрести себя

Как ни старался Илиеш найти что-нибудь знакомое, он не узнал ни одного дома, ни одного дерева, ни одного закоулка. Ничего из прошлого не попадалось на глаза. Это был новый, незнакомый, чужой город. Время развеяло руины, смело кривые хибарки, пороги которых выходили прямо на мостовую, унылые ограды из плитняка. Однако было еще что-то, что изменило облик города, что-то очень ясное, идущее все время с ним рядом, но никак не поддававшееся сознанию. Это «что-то» попадалось на каждом шагу, дразнило доступностью, но все время оставалось в тени. Какое-то явное изменение в окружающем пейзаже он никак не мог уловить и от этого испытывал легкое раздражение. И вдруг все стало на свои места — он понял: выросли деревья! Именно это и было особенно разительным. И в других городах он видел прекрасные здания — ими не удивишь, а тут деревья, которые он видел подростками, свидетели тех лет, вымахали в полный рост, дружно переплелись ветвями, образуя шатры над тротуарами.

Листва шелестела под ветром, тени от ветвей приплясывали на асфальте, пятна света играли в догонялки друг с другом, и от этого тротуар казался зыбким. Илиеш сорвал кленовый лист, разгладил на ладони. Ткань пятипалого листа была жесткой, жилистой. Скоро начнут опадать. А там опять из клейких почек вылезут новые листики, мягко-эластичные, тоненькие, почти прозрачные. Мать делала из них голубцы. Это было давно, в детстве. Потом поливала голубцы сметаной. Он облизывал сметану, съедал начинку, а листики выбрасывал. Попозже понял вкус листочка, тогда стал проглатывать голубец целиком. Вкусные же голубцы получались у матери! Когда кленовые листья начинали грубеть, мать находила другие — щавеля или винограда. Отец для этой цели посадил куст, листья которого имели цвет полыни, гладкие сверху, они были серебристо-пушистые с изнанки, и из них получались особенно вкусные голубцы.

Под сердцем засосало, Илиеш вспомнил, что проголодался. Похлебка, которую он съел в вагоне-ресторане в обед, напоминала борщ не больше, чем метла напоминает ветлу. Завтра же надо попросить мать, чтобы сготовила голубцы, как в давние годы в Валуренах. Правда, листья уже не годятся, но и из капусты получаются. Да еще какие! Все-таки хорошо, что вернулся. Осень здесь так красива! В груди полегчало, отпустила неясная боль. Что такое всякие неурядицы и прочая чепуха? Он еще сравнительно молод, здоров, все можно начать сначала. Неожиданно его обдало волной тепла: ведь он вернулся домой!

Мирно мерцало небо звездами разного калибра, между ними скибкой спелой дыни висела луна. Воробьи спали на акации, облепив ее ветки, как пушистые плоды. Видно, поля опустели, и они кормятся теперь в городе. На перекрестке перед Илиешем остановился пустой автобус, водитель открыл дверь и знаком пригласил войти, но Илиеш отрицательно мотнул головой. Автобус, обиженно фыркнув и обдав Илиеша вонючим дымом, рванулся дальше по пустой улице. В одной магазинной витрине Илиеш увидел большой букет белых хризантем. Давно не видел таких огромных и красивых хризантем. Цветы осени светлой печали. Илиеш остановился полюбоваться на них. Жаль, что время позднее, — купил бы для матери несколько штук. Вот так всегда — только задумаешь доброе дело, обязательно что-нибудь помешает. Он представил себе сцену, как он вручает матери букет, — торжественно-иронично, мол, вот как возвращается раскаявшийся блудный сын — с цветами. Живописная сценка получилась бы. Он любил цветы, унаследовав эту любовь от садовника Никиты. При виде букета или просто одного цветочка, любого, пусть самого незаметного, на него наплывали воспоминания, в груди начинали ворошиться добрые желания, и мысли просветлялись, хотелось думать о высоком, прекрасном, вечном — о жизни и смерти, о человеческом достоинстве и назначении. Правда, мысли эти были нестройными, подчас сумбурными. И странно — до сих пор в голову не приходило подарить цветы кому-нибудь. И ему никто не дарил. Очень забавно! А как это просто — взять и преподнести букет.

Из мглы возникало существо: человек — не человек, чучело — не чучело. А, это сторож в вывернутой шубе нараспашку. Хриплым со сна голосом он пробормотал:

— Давай, давай проваливай. Нечего среди ночи глазеть на витрину…

Илиеш молча зашагал, не захотел портить себе настроение ссорой. А то и он не остался бы в долгу.

У редких прохожих, которые давали противоречивые советы, он все же узнал, как пройти туда, где жила мать.

И вот он перед пятиэтажным домом на просторном бульваре. Нашел, что искал. Это было уже перед рассветом. Осторожно ступая, поднялся на третий этаж, позвонил с неожиданной для самого себя робостью. В такую пору сон слаще меда, тот, кто будит человека, рискует вызвать неприязнь разбуженного. А звонок прорезал тишину с пронзительностью пожарной сирены. Несколько минут Илиеш ждал. Никакого результата, ни звука из-за двери. Он позвонил еще раз, подольше. За дверью послышались шаги, потом дверь резко скрипнула, на пороге показалась Ангелина. Сонная, в ночной рубашке, с взлохмаченными волосами.