Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография

Все закончилось тем, что 22 июля 2016 года на Комик-Коне в Сан-Диего я объявил, что прекращаю писать комиксы. Но, как известно, ничто не вечно, кроме смерти: если подвернется достаточно интересный проект с устраивающим меня уровнем креативной свободы, я, может быть, еще и вернусь. Ну а если нет, то нет, я целых шестнадцать лет сочинял комиксы, которые разошлись общим тиражом тринадцать миллионов экземпляров.

Теперь же я легко могу использовать время, которое тратил на комиксы, что с таким желанием покупали у меня издательства, для написания рассказов и романов, которые никто не купит, или пьес, которые так никто и не поставит. Который раз я начинаю все с самого начала, с полного нуля.

Это так страшно.

Это так возбуждает.

Знаете, это ведь и есть жизнь.

В последние годы я восстановил связи с Фрэнком, братом моего дяди Теда Скибицки. Он был единственным родственником, оставшимся в живых, которого я хорошо знал еще во времена моего детства в Патерсоне. Мы обменивались письмами и рождественскими подарками, а потом я сказал ему, что пишу автобиографию, и попросил его взглянуть на то, что уже написал. Я особо подчеркнул, что мне хочется быть как можно более точным, и если возникнут расхождения между тем, что я написал, и тем, что он помнит, то с благодарностью приму все его замечания. Фрэнк согласился мне помочь.

Через несколько месяцев я отправился в Патерсон, первый раз за сорок пять лет. Я нервничал и по поводу нашей встречи, и по поводу возможных замечаний.

Я долгие годы склеивал осколки истории нашей семьи и медленно, с особой тщательностью копался в фамильных секретах, а теперь беспокоился по поводу того, что где-то мог и ошибиться.

После теплых приветствий мы переместились на кухню, чтобы поговорить обо всем за чашкой чая. Фрэнк сказал, что прочитал рукопись и нашел в ней только две маленькие неточности, которые я исправил перед публикацией. По его убеждению, мне удалось самым точным образом описать все, что происходило в нашей семье.

– Ты все написал, как надо, – сказал он. – Все так и было.

Мы продолжали разговор, диктофон усердно записывал каждое наше слово, и мне стало ясно, что, несмотря на решение моей тетки молчать и ничего никому не рассказывать об участии отца в резне в Вишнево, Фрэнк всегда знал, что это что-то важное, ведь тетка каждый раз вспоминала название деревни, когда отца требовалось приструнить.

– Тереза упоминала о Вишнево всякий раз, когда Чарльз начинал говорить о тех временах. Она напоминала ему:

«А как насчет той маленькой деревеньки?» Почему она продолжала упоминать ее? Потому что там люди творили немыслимые зверства. Чарльз никогда не говорил о том, какое он сам имел отношение к тем событиям, он просто говорил: «Я случайно оказался поблизости».

Он всегда старался перевести разговор на что-то другое. Он не хотел говорить об этом, и уж точно никогда не обсуждал со мной войну.

Он всегда увиливал от разговора о том, что происходило на железнодорожной станции, где они все жили. Тереза иногда добавляла кое-какие детали, но все зависело от ее настроения. А еще она говорила, что Чарльз вечно старался угодить всем вокруг, из-за чего мать и Тереза боялись, что он принесет им серьезные неприятности.

Я спросил Фрэнка, удивлен ли он признанием тетки о том, что Чарльз расстреливал несчастных жителей деревни, или это только подтвердило его подозрения. Он долго молчал, словно оценивал важность ответа, и подбирал самые подходящие для ответа слова.

– Нет, я не был удивлен, – наконец сказал он. – Он был насквозь пропитан нацистской отравой. Всю свою жизнь он был нацистом.

Фрэнк отлично понимал, что Чарльз боится ареста из-за обвинений в коллаборационизме: «Однажды он показал мне свой маленький мешочек, который вечно таскал на шее. В нем он хранил чек на четверть миллиона долларов на тот случай, если ему срочно придется бежать из страны».

– А ты помнишь такого – Черима Сообцокова?

Это имя ничего мне не говорило, но когда я нашел его страницу в «Википедии» и увидел фотографию, то узнал в этом человеке приятеля отца, которого мы знали как Тома (американизированная версия имени Черим). Отец часто приглашал его к нам домой и говорил, что Том был очень важной шишкой во время войны.

– Когда я жил вместе с Тедом и Терезой, – рассказывал Фрэнк, – я ходил в школу, а после уроков подрабатывал в компании Seale Corporation, в квартале от нашего дома.

Чарли тоже работал там какое-то время, и там же он познакомился с Сообцоковым, которого нью-йоркское отделение «Лиги защиты евреев» обвинило в пособничестве нацистам во время войны. Он был лейтенантом гестапо и занимался программой переселения поляков.

Активисты «Лиги» заложили бомбу под его дом. Они с Чарли были большими друзьями. Но почему они стали друзьями? А наверняка потому, что занимались одним и тем же во время войны – оба сотрудничали с гестапо.

Когда я вернулся в Лос-Анджелес, то ознакомился с историей жизни Сообцокова более подробно, что помогло мне разгадать еще одну тайну об отце.