Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография

К чему я приспособиться никак не мог, так это к школьным программам, которые очень сильно отличались от школы к школе. К тому моменту, когда я наконец догонял своих одноклассников, мы переезжали на новое место, и мне приходилось начинать все сначала. Процесс еще более усложнялся тем, что я не видел классной доски и всего, что на ней писали. Я помню только, что доска виделась мне вдалеке и в каком-то тумане, я всегда сидел далеко от нее, в конце классной комнаты. Я страдал сильной близорукостью, но не имел об этом ни малейшего представления, потому что мне просто не с чем было сравнивать то, как я вижу. Я был уверен, что все вокруг видят точно так же, как и я, а лучшие ученики сидят на первых рядах просто потому, что они лучшие.

После окончания урока я быстро бежал к доске в надежде списать в тетрадку все о секретах мироздания, но все секреты быстро стирали тряпкой, чтобы подготовить доску к следующему уроку.

Я старался вдвое больше обычного, чтобы догнать программу, и был уверен, что мои оценки вскоре повысятся, когда один из учителей прислал родителям письмо, в котором предупреждал, что, если я не исправлю свои оценки в ближайшем будущем, то у меня есть все шансы остаться на второй год. Прочитав письмо, отец впал в неудержимую ярость.

И тут дошло дело до ремня.

Я не упоминал раньше ремень, потому что мне не хотелось говорить про это. И вот, я пишу об этом сейчас, потому что на сей раз все произошло немного по-другому.

Большинство родителей шестидесятых годов считали физическое наказание крайней мерой, но только не мой отец, который пользовался ремнем при первой же возможности просто потому, что ему это нравилось. Любое нарушение, независимо от его значимости – пришел поздно домой, не доел обед, пожаловался на голод, посмотрел не так, – было причиной достать ремень из штанов. Наказание нельзя было назвать ни коротким, ни умеренным. С тех пор как мне исполнилось три года, отец порол меня в полную силу тяжелым кожаным ремнем по спине, ягодицам и ногам, оставляя шрамы, рубцы и даже раны, когда от ударов лопалась кожа.

БОЛЬШИНСТВО РОДИТЕЛЕЙ ШЕСТИДЕСЯТЫХ ГОДОВ СЧИТАЛИ ФИЗИЧЕСКОЕ НАКАЗАНИЕ КРАЙНЕЙ МЕРОЙ, НО ТОЛЬКО НЕ МОЙ ОТЕЦ, КОТОРЫЙ ПОЛЬЗОВАЛСЯ РЕМНЕМ ПРИ ПЕРВОЙ ЖЕ ВОЗМОЖНОСТИ ПРОСТО ПОТОМУ, ЧТО ЕМУ ЭТО НРАВИЛОСЬ.

Сестер пороли реже и не так сильно, потому что в доме у отца уже была женщина, которую можно было избить в любое время в лице моей матери. Я же обеспечивал своего рода разнообразие в его ежедневном меню издевательств.

Иногда, когда я просто сидел на полу и смотрел телевизор, отец вытаскивал ремень и громко хлопал им, размахивая из стороны в сторону. Он хотел показать мне, что ремень всегда при нем и он может воспользоваться им в любой момент. Я читал, делал уроки, а за спиной звучало:

Щелк.

Щелк!

ЩЕЛК!

Прочитав письмо, отец вытащил ремень, сложил его петлей и со всей силы обрушил его на меня. Первый удар пришелся по ребрам, я отпрянул и получил второй удар по заднице. Глаза наполнились слезами, но я не заплакал, потому что отец любил слушать, как я плачу, но я решил, что лучше умру, чем доставлю ему такое удовольствие.

Ремень просвистел еще раз. Сестры спрятались в спальне, а мать стояла на кухне и отводила глаза. Она молчала.

Отец поднял ремень для очередного удара. Замах – и я перехватываю ремень, стараясь удержать его изо всех сил.

Глаза у отца округлились от бешенства. Как я посмел пытаться остановить собственное избиение?

Он потянул ремень на себя.

Я завернул ремень на руке и крепко его держал.

Он потянул еще сильнее, волоча меня за собой по полу.

Я продолжал держаться. В этот раз, в этот единственный раз, я не дам ему ударить меня.

Отец развернул меня и ударил кулаком.

Не могу точно утверждать, что он меня вырубил. Помню только какое-то движение перед глазами, его приближающийся кулак, а мгновение спустя я уже смотрел вверх с пола.

– Что, думаешь, стал слишком большим для моего ремня, ты, хрен мышиный? Не хочешь больше ремня? Отлично. Вспомнишь о ремне в следующий раз, ох как вспомнишь.

И он выскочил из дома, чтобы пойти напиться.

Позже я понял, что он имел в виду под словами в следующий раз. Конечно же, он говорил о кулаке вместо ремня. Но в тот самый момент я одержал победу, я победил проклятый ремень.

В ту ночь он вернулся домой, подошел к дивану, где я лежал и делал вид, что сплю, и выволок меня на кухню. На лице отца блуждала злая самодовольная улыбка, озлобленная ухмылка, в которой отражалась жуткая смесь пьяной злобы и сумасшествия.

– Я знаю, в чем твоя проблема, – ехидно сказал он. – Знаю, почему ты приносишь свои вонючие двойки из школы и почему вдруг почувствовал себя человеком. Это все плохое влияние, и я с ним покончу.